Нуждается ли наука в поддержке общественного мнения: Профессор Григорий Юдин о том, что опросы общественного мнения — это не социология: Лекторий: Библиотека: Lenta.ru

Профессор Григорий Юдин о том, что опросы общественного мнения — это не социология: Лекторий: Библиотека: Lenta.ru

В рамках серии «Открытой среды» Шанинки в парке Горького прошла лекция социолога, профессора факультета социальных наук Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинки) Григория Юдина «Опросы общественного мнения — между наукой и политикой». Она была посвящена истории опросов общественного мнения и их месту в современной политической жизни. «Лента.ру» публикует основные тезисы лекции.

Социологические опросы — тема, которая находится на пересечении социальной теории и политической философии. Как ни странно, опросы общественного мнения и общественное мнение в целом не являются предметом социологии. Это оказывается довольно болезненным открытием для тех, кто поступает на факультеты социологии, так как в массовом сознании эта наука ассоциируется прежде всего именно с проведением опросов и изучением общественного мнения. Однако первая реакция социолога, которому задают вопрос «Можно ли доверять тому или иному опросу общественного мнения?», заключается в том, чтобы сказать, что он не имеет к опросам никакого отношения.

Как же получилось, что главный бренд социологов, благодаря которому их деятельность широко известна в обществе, самими социологами активно отвергается? Это тем более странно, так как опросы общественного мнения приобретают все большее значение как в политической, так и в повседневной жизни граждан, формируют их представления об обществе, в котором они живут. В России за последние пять лет апелляции к опросам общественного мнения стали все более частыми в речах политиков, результатами опросов оправдываются важные государственные решения.

Учитывая то место, которое опросы общественного мнения занимают в нашей жизни, может показаться, что так было всегда, что людей всегда интересовало общественное мнение. Однако это не так: опросам и интересу к общественному мнению в целом лишь несколько более ста лет, а в своей современной форме опросы появились и того позже — в 2016 году им будет 80 лет. Тогда, в 1936-м, во время очередных президентских выборов в США произошло событие, изменившее представление о возможностях научного исследования общественного мнения.

К тому моменту уже существовали опросы, главной целью которых было предсказать победителя на предстоящих выборах, других вопросов они касались редко. Проводились они обычно большими изданиями, например посредством рассылки анкет своим подписчикам. К 1930-м годам самым крупным таким изданием стал журнал The Literary Digest, база подписчиков которого составила несколько миллионов человек. Разумеется, возвращалось далеко не полное число отправленных анкет, но при таком количестве рассылок цифра заполненных анкет все равно получалась внушительная. Долгое время они давали в целом корректные прогнозы, однако в 1936 году они предсказали поражение Франклина Рузвельта, которое не состоялось. В этом же году со своим предсказанием выступил Джордж Гэллап, который использовал совершенно другой метод. Он не только предсказал Рузвельту победу, но и указал размер и причины будущей ошибки The Literary Digest. В итоге этот опыт сломал всю практику социальных опросов, так как Гэллапу удалось разработать гораздо более надежную и простую технологию.

Опросный лист агенства Гэллапа, 1947 год

Фото: Ryan J. Foley / AP

Технология эта была адаптирована из статистики, где она была давно и хорошо известна, однако в опросах общественного мнения широко не применялась. Речь идет о случайной репрезентативной выборке. Задача такой выборки — представить в виде модели весь объект исследования, всю изучаемую совокупность (в случае с президентскими выборами — всех голосующих американцев). Отличие метода Гэллапа от The Literary Digest было именно в том, что последний случайной выборки не делал, но отправлял анкеты всем, кто был в базе подписчиков, а эти люди имели совершенно определенный набор социально-демографических характеристик. Тем самым создавалась смещенная выборка, которая усиливалась тем, что люди, которые отвечали на анкеты, тоже очевидно отбирались из числа получателей совершенно не случайным образом.

Случайная выборка Гэллапа оказалась не только надежной, но еще и более эффективной по причине относительной дешевизны в производстве. Гэллапу в какой-то момент достаточно было опросить 1500 респондентов, в отличие от миллионов подписчиков The Literary Digest, и при этом точность результатов не страдала. Это очень важный момент: с точки зрения статистики репрезентативность научно организованного опроса из 1500 человек ничем не хуже опроса 50 тысяч человек. С ростом выборки может увеличиваться точность оценки, однако начиная с определенного момента эта добавка в точности будет незначительной. Более того, в силу большего числа данных такие огромные выборки содержат риски порождения гораздо большего числа ошибок.

По сути, Гэллап придумал строго научную модель репрезентации общества, однако в начале в ней не было ничего социологического. В самом деле, эту процедуру можно проводить с любым объектом: например, если необходимо узнать среднюю длину ушей популяции зайцев или число белых и черных шариков в корзине, то метод будет таким же. Никакой социологии в этом нет — при том, что социология как наука активно существовала к тому моменту уже 30-40 лет.

Сами социологи довольно критично относились к общественному мнению, так как полагали, что простое суммирование мнений отдельных людей по какому-либо вопросу в принципе не является существенным. Простой пример для иллюстрации. В фильме Ларса фон Триера «Мандерлей» показана жизнь замкнутого сообщества, в которое приезжает чужак с целью это сообщество перестроить, насадить в сообщество освобожденных рабов процедуры голосования. Однажды там останавливаются единственные часы, и долгое время люди живут без часов. Однако в какой-то момент возникает необходимость согласовать время, и эти люди решают сделать это с помощью голосования. В конце фильма выясняется, что у пришельца была договоренность с человеком извне, что ровно через год в то же время по часам его заберут из города. Однако из-за того, что по результатам голосования время было определено неверно, человек из внешнего мира так и не дождался героя фильма. Смысл этой истории в том, что не по всем вопросам опросы общественного мнения могут в принципе дать истинное знание.

Именно поэтому социологи сначала и не приняли опросы. Да, с одной стороны, это строгая научная процедура, которой по формальным признакам мы можем доверять с точки зрения валидности полученных цифр. Но в то же время от социологии в ней не было ничего. Поскольку социологи отторгают опросы, для объяснения их не с точки зрения статистики, но с точки зрения науки об обществе, нужно обратиться к политической философии.

Джордж Гэллап (слева) и корреспондент CBS News Дэн Рэтер, 1980 год

Фото: Bill Ingraham / AP

Дело в том, что Гэллап придумал не только научный, но и политический инструмент репрезентации общества. В самом деле, до сих пор мы ни разу не упомянули вопрос о демократии. А ведь к тому моменту, когда Гэллап реализовывал свои опросы, он уже имел в голове модель, в которой его опросам отводилась совершенно определенная роль. Гэллап полагал, что опросы должны стать инструментом реализации настоящей демократии. Он полагал, что это лучший способ сделать американскую демократию более действенной. Очевидно, что в условиях представительной, или репрезентативной, демократии (то есть делегации людьми своих прав парламенту, правительству, президенту) у представителей появляется огромное поле для манипуляций. Ведь мнение избирателей по каждому конкретному вопросу не спрашивается. Дальше начинаются юридические тонкости, сложности, и в итоге представители могут делать что хотят. Собственно, это и есть главный изъян, за который критикуют репрезентативную демократию как политическую модель. Гэллап решил, что нашел выход: он предложил использовать опросы общественного мнения по конкретным вопросам для того, чтобы избежать лишнего шага репрезентации. В идеале появилась бы возможность обойтись без выбора делегатов, которые могут совершать акты, противоречащие воле народа.

Однако в этой модели есть одна ловушка. Через модель как бы прямой демократии Гэллап пытался устранить противоречия модели репрезентативной демократии. Но здесь пропущен важный элемент, тот самый, что обеспечил Гэллапу собственно научный подход. Ведь эти 1500 респондентов, попавшие в выборку, — по сути, представители всего общества. И хотя теоретически у каждого человека каждый раз есть равный с другими шанс попасть в эту выборку, проблема представительства все же никуда не исчезает. Всякая репрезентация имеет изъян: когда осуществляется переход от прямой демократии к репрезентативной, есть риск потери определенной части исходного народного импульса.

Первым эту проблему обозначил Жан-Жак Руссо, который разработал доктрину «народного суверенитета» — идею о том, что судьбу народа должен определять сам народ; народ должен решать, что должно с ним происходить. При этом Руссо был категорическим противником репрезентации и репрезентативной демократии. Он был сторонником прямой демократии, опасаясь, что иначе кто-то будет не представлен, что будет потерян элемент общей воли.

В этом отношении опросы — не панацея. Ведь опрос предполагает целый ряд шагов: на входе у нас всегда желание получить информацию о воле народа по определенному вопросу, а на выходе — конкретные цифры. Давайте посмотрим, что происходит посередине. Итак, сначала опросные фирмы получают заказ на определенный опрос. Далее разрабатывается анкета, которая передается интервьюерам, которые не являются профессиональными социологами или философами — это обычные люди, задача которых по строго определенной схеме опросить людей по случайной выборке. То есть найти людей, отобранных для опроса по заранее сформированной выборке, уговорить их принять участие, задать вопросы и получить ответы. Далее эти данные обрабатываются: кодируются, очищаются, и на выходе мы имеем конкретные цифры. Так вот, на каждой из этих стадий репрезентация деформируется, и это легко показать на примерах.

Предположим, что по правилам выборки мы должны опросить каждого 13-го жителя округа. Для начала, далеко не все тринадцатые захотят с нами общаться. Далее, в этих условиях, те тринадцатые, которые общаться хотят, могут обладать важными характеристиками, предопределившими их стремление к общению — в этом отношении они будут отличаться от тех, кто с нами общаться не стал. Если же мы начнем давить разными способами (от улыбки до настойчивых просьб) на тех, кто отвечать не хочет, мы можем получить не правдивую информацию, а такую, которую, по мнению респондента, нам приятно услышать. Это была бы небольшая проблема, если бы «отказников» было немного — а точнее, если бы они обладали идентичными характеристиками с теми, кто ответить согласился. Но чем больше отказников среди этих тринадцатых, тем больше серая зона, которую мы не видим.

Фото: Юрий Мартьянов / «Коммерсантъ»

В реальных опросах возникает множество проблем репрезентации. Часть адресов/телефонов, отобранных для выборки, оказывается недоступными, а многие респонденты более или менее вежливо информируют о своем нежелании общаться. В конечном итоге доля тех, у кого удается взять интервью, и тех, кто попал в первоначальную выборку, составляет в зависимости от метода подсчета в среднем на стандартный соцопрос от 10 до 30 процентов.

Есть ли основания полагать, что люди, которые согласились ответить, — отличаются от тех, кто отказался? Интуитивно кажется, что да. Но как это проверить? Проводятся множественные научные эксперименты, которые пытаются проверить эту серую зону. Однако во всех этих экспериментах есть одна общая проблема: они основаны на предположении, что мы можем опросить тех, кого мы не можем опросить. Но беда в том, что если человек действительно не хочет разговаривать, то от него невозможно добиться адекватного ответа на вопрос «почему вы не хотите с нами разговаривать?».

На следующем этапе интервьюер разговаривает с респондентом и задает вопросы. При этом мы делаем неочевидное предположение, что у человека есть мнение по вопросу, который мы ему задаем. Однако, например, до того как его спросили, «пойдете ли вы на выборы?», человек мог даже не задумываться об этом вопросе. Нередко человека ставят перед выбором, который он не хочет делать. Психологически люди крайне редко склонны использовать вариант «затрудняюсь ответить» — во всяком случае, они будут прибегать к нему гораздо реже, чем они на самом деле затрудняются.

Самое интересное — то, что люди думают, как они должны отвечать на вопросы. Представьте: только что вы готовили яичницу, и вдруг к вам приходят или звонят и задают вопросы о политическом устройстве страны. Если вам не хватило духу сразу отказать девушке-интервьюеру, то у вас в голове начинается поиск ответа на вопросы «что здесь вообще происходит? мне-то это зачем нужно?». Респондент вынужден как-то осмысливать коммуникацию, и это осмысление влияет на его ответы. Как именно?

К сожалению, мы не можем спросить респондентов о том, как они определяют эту коммуникацию, в чем видят ее смысл. Однако мы можем спросить об этом интервьюеров. В России они, согласно одному свежему исследованию, отвечают примерно следующее. Респонденты часто боятся отвечать — это основная причина неискренних ответов. Но еще более важно другое: смысл опроса, с точки зрения стандартного респондента, состоит в том, что опрос — это способ донести свое мнение до кого-то «наверху». Соответственно, если человек рассчитывает на помощь от этого кого-то в решении своих проблем, он вряд ли станет говорить о своем негативном к нему отношении. В результате соцопрос превращается в выражение лояльности, а интервьюер превращается в кого-то вроде сборщика жалоб. Все это дополнительные источники смещения.

Все эти маленькие шаги показывают, как на практике смещается репрезентация. В итоге в опросе оказываются более представлены определенные люди, определенные мнения, определенные качества, в то время как другие остаются в серой зоне. В опросе на виду оказывается то, чему опрос как форма коммуникации в наибольшей степени помогает раскрыться. Остальное будет представлено в меньшей степени, или же не будет представлено вовсе.

Коль скоро опрос оказывается зеркалом, которое отражает только то, что оно хочет отражать, он превращается в удобный инструмент репрезентации. Например соцопросы, свидетельствующие о том, что подавляющее большинство поддерживает кандидата А, приведут к тому, что сторонники кандидата Б просто не пойдут голосовать. С теми, кто поддерживает А, тоже есть проблемы — каждый из них, посмотрев на результаты опроса, может решить, что сторонников А так много, что разберутся и без него.

Фото: Евгений Курсков / «Коммерсантъ»

Может показаться, что эти эффекты опросов связаны с тем, что все люди всегда хотели присоединяться к большинству. Однако это не так. Например, до того как доктрина народного суверенитета закрепилась в Европе, европейским элитам лишь в очень ограниченной мере было важно, какого мнения придерживается большинство. Едва ли это вызывало у элит желание присоединяться к такому мнению. Покуда общая воля не важна, покуда не важен народный суверенитет, нам не важны репрезентации воли народа, (а важнее, к примеру, репрезентации воли монарха).

И лишь в ситуации господства народного суверенитета опросы оказываются удобным инструментом оценки того, что собой представляет народ, а потому они превращаются в важнейшую политическую технологию. Опросами можно убедить население, что воля большинства состоит в том-то и том-то, или задействовать опросы для получения публичного одобрения при принятии определенного решения.

Такие формы использования опросов можно наблюдать во многих странах. Однако особенность России состоит в том, что у нас большой проблемой является репрезентация плюрализма, репрезентация множественности точек зрения. Ведь сам Гэллап говорил, что опросы нужны для того, чтобы вбрасывать в общество разные позиции и устраивать нечто вроде публичной дискуссии по этим вопросам — лишь тогда опросы будут результатом этой публичной дискуссии и потому будут отражать волю народа. Но тем самым предполагается, что такие позиции, во-первых, существуют, а во-вторых, что их можно озвучивать — что у их носителей есть доступ к публичной сфере и доступ к реализации опросов. Место опросов в сегодняшней России представляет собой интересный случай для политической философии. Он удивителен тем, что показывает: в условиях недостатка плюрализма, когда нет предварительного столкновения разных точек зрения в публичной коммуникации, механизмы репрезентации могут работать не на выработку коллективного решения, как задумывал Гэллап, а на закрепление и усиление господствующих репрезентаций.

Наука и образование / ФОМ

Наука и образование

Новое
Обсуждаемое
Читаемое

за  всё время неделю
месяц
год

26% россиян уверены: для достижения успеха высшее образование не нужно. Чаще так думают мужчины и молодёжь. Две трети участников опроса убеждены, что высшее образование открывает путь к успеху. Женщины, люди самой старшей группы и с высшим образованием разделяют это мнение чаще других

1176

13 Августа 2020

65% родителей (или других родственников) школьников сообщили, что школа их ребенка в целом перешла в дистанционный режим. Однако считается, что учебная нагрузка выросла, на знаниях такое обучение сказывается негативно, и почти все родителей хотят, чтобы школьное обучение вернулось к обычному формату

В книге «Российское волонтёрское движение: новый стиль жизни и новый этап развития» ФОМ презентует свой подход к изучению, пониманию и описанию феномена добровольческого движения. Этот труд – итог наших десятилетних исследований волонтёров и волонтёрства

Директор по науке Фонда «Общественное мнение» Елена Серафимовна Петренко получила благодарственное письмо президента Российской Федерации за исследования волонтерского движения

6367

20 Ноября 2019

Россиян спросили, какие проблемы, по их мнению, волнуют сегодня студентов, как им живется в сравнении со студентами прошлых поколений и о качестве их профессиональной подготовки. Эти и другие данные опроса – в инфографике ФОМ

11027

23 Октября 2019

В преддверии Дня учителя ФОМ расспросил россиян о школе и, в частности, задал вопрос: смогли бы они, будь у них педагогическое образование, стать хорошими учителями. 38% говорят, что смогли бы, 37% – что нет. Среди молодежи и получивших высшее образование уверены в своих силах по 45% респондентов

9944

05 Октября 2019

19–21 сентября в Санкт-Петербурге пройдет III Форум полевых интервьюеров. В нем примут участие сотрудники ФОМ и будет показан фильм проекта ФОМ «Заповедник»

10296

19 Сентября 2019

Родителей школьников расспросили, что они покупали (и, возможно,
еще планируют купить) ребёнку для школы, сколько денег потратили
и считают ли эти траты приемлемыми

8110

10 Сентября 2019

23 июля в 18 часов в офисе ФОМ пройдет презентация аналитического доклада по результатам исследовательского проекта «Культура общественного участия в мегаполисе: экосистема московского волонтёрства»

Систему ЕГЭ одобряют 23%, не одобряют 64% россиян. 30% опрошенных уверены, что с введением ЕГЭ стало легче поступить в вузы, 39% придерживаются обратного мнения. При этом 71% россиян считают, что объективнее оценивает знания прежняя система вступительных экзаменов в вузах, 15% – что нынешняя

Партнерские секции, выступления, встречи с партнерами и другие итоги участия ФОМ в IX Грушинской конференции «Социальная инженерия: как социология меняет мир»

33851

17 Апреля 2019

Анастасия Свешникова и Алина Соболевская провели для участников Всероссийского студенческого корпуса спасателей лекцию и практическое занятие по эффективной работе с соцсетями. Они рассказали об инструментах и приёмах, позволяющих значительно улучшить контент и увеличить популярность страниц

10154

10 Апреля 2019

Великий и могучий нуждается в поддержке | Мнение | Общество

Давно стали хрестоматийными проникновенные строки Ивана Сергеевича Тургенева о свободном, могучем, правдивом русском языке. Но происходящее в последние два – три десятилетия в сфере пользования русским языком, обучения русскому языку заставляет усомниться в том, что нынешние поколения россиян в полной мере сознают, какой это бесценный дар нашей великой истории, нашей великой культуры. Дар, который требует бережного к себе отношения. В противном случае он может быть утрачен. И, к сожалению, признаков такой угрозы всё больше.

В самом деле, все мы помним прошлогодние итоги ЕГЭ по русскому языку. Иначе, как плачевными, их не назовёшь. Министерству образования и науки России даже пришлось снизить проходной балл по русскому языку, чтобы избежать массового провала выпускников по данному предмету. Министерство, региональные органы власти, школы проделали работу по исправлению ситуации. Важным шагом в этом направлении стало распоряжение президента России о возвращении в школы сочинения в качестве выпускного экзамена.

Всё это дало определённые результаты. Только что обнародованные итоги ЕГЭ по русскому языку нынешнего года лучше прошлогодних. В ряде регионов они даже значительно лучше. Однако о переломе, о крутом повороте к лучшему в стране в целом говорить пока не приходится.

Конечно, такое моё заявление может кому-то показаться излишне резким. Мол, то, что результаты экзаменов этого года лучше прошлогодних, — это уже успех. Моя позиция иная. Педагоги, родители, общественность страны не первый год бьют тревогу по поводу низкого уровня языковой и речевой грамотности выпускников общеобразовательной школы, да и населения в целом, призывают государство предпринять кардинальные меры по исправлению положения. Однако, как видим, ощутимых сдвигов до сих пор нет.

Это серьёзная проблема, которая, без малейшего преувеличения, имеет не только социальное, культурное, но и политическое значение. Ведь в нашей многонациональной стране язык является универсальным инструментом общения людей, народов, ничем не заменимым средством сохранения и упрочения единства страны. Тем самым повышение качества преподавания русского языка, владения русским языком является одним из условий укрепления национальной безопасности России.

Нашему государству, обществу следует держать в поле зрения все эти вопросы. И прежде всего, не довольствоваться тем, что сделано, предпринимать дальнейшие шаги, направленные как на улучшение самого преподавания русского языка в школах, так и на подготовку учителей русского языка и русской литературы. Это факт, что в результате закрытия филологических факультетов во многих вузах ряд регионов испытывает нехватку учительских кадров по этой специальности. Жизненно необходимо сегодня создание базового учебника по русскому языку. Академия наук, Академия образования, педагогическое сообщество должны считать его создание приоритетом в Год литературы. Следует восстановить систему постоянного повышения квалификации преподавателей вузов — специалистов в сфере русской филологии — на базе ведущих университетов страны, институтов Российской академии наук и Российской академии образования. Совет Федерации готов поддержать соответствующие инициативы органов федеральной и региональной власти, структур гражданского общества.

Я сделала упор на русский язык как язык межнационального общения, язык государственный. Но из этого вовсе не следует, что государству нет дела до языков народов России. Напротив, русский язык в полной мере выполнял и выполняет эти функции благодаря тому, что в нашей стране никогда не проводилась политика насильственной русификации. Напротив, Россия с полным правом может считаться государством, где национальные языки сохраняются и развиваются.

Действительно, граждане России имеют право на свободный выбор языка обучения, и это право не только декларируется, но и реализуется на практике. На федеральном уровне, в субъектах Российской Федерации уделяют первостепенное внимание изданию учебной и методической литературы для национальных школ. Оказывается государственная поддержка переводов на русский язык, другие государственные языки российских регионов художественной и научно-популярной литературы, созданной на языках народов Российской Федерации. Ведётся подготовка кадров для решения этих задач. Хотя, конечно, жизнь требует придания больших масштабов этой работе, поскольку тесное культурное взаимодействие — одно из важнейших условий межнационального взаимопонимания, сотрудничества народов.

Ещё один немаловажный момент, который, по-моему, далеко не всегда принимается во внимание как чиновниками от образования, так и теми институтами, организациями, которые так или иначе оказывают своей деятельностью влияние на языковую среду нашей страны. Язык существенно больше, чем просто средство коммуникации, общения, он в значительной мере воплощение души, духа народа. Именно язык хранит на протяжении веков ментальные, культурные коды, формирующие нацию, механизмы передачи от поколения к поколению образующих её традиций, нравственных и духовных ценностей. Русский язык — ключевой элемент национальной идентичности русской нации.

И потому нельзя считать маловажными такие весьма распространённые явления нашей современной жизни, как примитивизация русской речи, засорение её иностранными словами. Я понимаю необходимость заимствований из других языков, когда за ними стоит возникновение новых понятий, явлений, которым нет аналогов в нашем родном языке. Тогда эти заимствования оправданы. Но ведь сплошь и рядом мы сталкиваемся с чисто механическим, полностью произвольным перемещением слов из иностранного языка в русский язык. Зачем нам все эти стикеры, постеры, апгрейды, когда в нашем родном языке есть идентичные термины: «наклейка», «плакат», «обновление»? У нас полностью пропало слово «продавец», зато появилось словосочетание «менеджер по продажам», хотя суть осталась та же самая.

В своей комедии «Горе от ума» А. Грибоедов иронизировал по поводу возникновения в русском языке смеси французского с нижегородским. Спустя почти 200 лет мы фактически сталкиваемся с тем же. Это отнюдь не безобидное явление. По сути, это проявление комплекса неполноценности, недооценка собственной отечественной истории, культуры, что чревато размыванием национальной идентичности. И это отнюдь не пропагандистские «страшилки», а реальная угроза XXI века, с которой сталкивается не только Россия. Не случайно многие государства мира предпринимают меры по сохранению и развитию национального языка, национальной культуры с учётом современных вызовов в этой сфере, связанных с глобализацией, сопутствующей ей жёсткой, подчас агрессивной конкуренцией культур.

Полагаю, нам стоит присмотреться к международному опыту сохранения, поддержки, развития национальных языков. Полностью поддерживаю главу Российского государства в том, что в решении этого вопроса необходима взвешенность. «Важно, — подчеркнул В. В. Путин, выступая на недавнем совместном заседании советов по межнациональным отношениям и по русскому языку при президенте России, — соблюсти чёткий баланс: с одной стороны, сохранить традиционные ценности, самобытность, а с другой — не допустить самоизоляции от мировых процессов». Полагаю, нашей стране следует принять соответствующие законы, другие нормативные правовые акты, обеспечивающие такой баланс.

Остро стоит у нас и такая проблема, как речевая культура российского общества. В течение десятилетий она формировалась в значительной мере средствами массовой информации, театром, кинематографом. Речь дикторов радио и телевидения, актёров ведущих театров, кино считалась эталонной. Сегодня это утрачено. Эксперты Института русского языка им. А. С. Пушкина провели оценку федеральных СМИ, печатных и электронных, на предмет языковой грамотности. Выяснилось, что положение не такое плохое, как казалось, на самом деле оно ещё хуже. Возможно, следует продумать создание условий для того, чтобы работники СМИ могли совершенствовать свои языковые и речевые навыки.

Сходные проблемы имеются и в «коридорах власти». Могу сказать, что порой приходится сталкиваться с документами, которые изобилуют грамматическими ошибками, когда требуются немалые усилия, чтобы сквозь дебри косноязычия, путаного изложения добраться до смысла. Согласна с тем, что желающие работать в органах государственной власти — не важно, законодательной или исполнительной, федеральной или региональной, — должны при поступлении на службу проходить испытания в той или иной форме на знание, владение русским языком.

Проблем, как видим, достаточно. На мой взгляд, Россия сегодня нуждается в выработке государственной политики сохранения и поддержки русского языка как важнейшего элемента русской культуры, всего русского мира.

Прямой разговор министра науки и высшего образования РФ В. Фалькова с членами РАН

14-го июля 2020 года в 12.00 состоится прямой разговор министра науки и высшего образования РФ Валерия Фалькова с членами РАН: академиками, членами-корреспондентами и профессорами

14-го июля 2020 года в 12.00 состоялся прямой разговор министра
науки и высшего образования РФ Валерия Фалькова с членами РАН:
академиками, членами-корреспондентами и профессорами.

Разговор прошел в формате прямого эфира на портале «Научная
Россия», YouTube-канале и площадке МИА «Россия сегодня».

Члены Академии смогли задать вопросы от самых системных и
масштабных до личных. Прямую связь обеспечил цифровой офис
«Волна» — российский партнер Академии наук.

12.20: Президент РАН Александр Сергеев приветствует
министра В.Н. Фалькова. 

«Валерий Николаевич для нас очень желанный и важный гость.
Сегодня мы попросили его ответить на вопросы, которые есть у
членов РАН. Прямую и обратную связь обеспечил цифровой офис
«Волна» нашего партнера, компании «Интерпроком». 

12.22: Министр науки и высшего образования РФ Валерий
Фальков приветствует участников встречи.

«Как мы и договаривались, я готов ответить на вопросы. Я
благодарю Александра Михайловича за то, что всегда комфортно и
уютно себя чувствую в РАН».

12.25: Вопрос задает академик Владимир Евгеньевич Фортов,
Отделение энергетики, машиностроения, механики и процессов
управления РАН: «Валерий Николаевич, спасибо за то, что
Вы нашли время пообщаться с учеными. У меня два вопроса:

Какое Ваше отношение по поводу бюрократии в научной сфере,
которая превысила все возможные пределы. Реформа РАН нам дала
огромную долю бюрократии. Времени заниматься наукой нет. 

Также меня волнует вопрос, связанный с РФФИ. Он был создан 28 лет
назад, как независимая организация, которая финансировала научные
исследования. В последнее время мы сталкиваемся с ситуацией,
когда РФФИ ограничено в правах. Научное сообщество беспокоится,
что организация прекратит свое существование».

12.29: В.Н. Фальков: «Давайте начнем с РФФИ — я
понимаю, что Вас беспокоит судьба Фонда. У него большая история и
авторитет, что в научном мире очень ценится. К сильным сторонам
относится — международный компонент, количество грантов. Все это
большое преимущество. На мой взгляд, следовало бы обратить
внимание на усиление экспертизы — это можно рассмотреть на
президиуме РАН. Также стоит обратить внимание на линейку грантов.
У нас есть широкие возможности для того, чтобы двигаться вперед.

Я хотел бы сказать, что речь не идет о закрытии РФФИ, я не слышал
таких установок. Наша позиция состоит в том, чтобы пересмотреть
приоритеты деятельности Фонда».

12.33: «К бюрократии я отношусь плохо, как к
негативному явлению. У вас в вопросе — прозвучал ответ. Желание
выстраивать партнерские отношения — есть и у Минобрнауки, и у
РАН. Давайте будем партнерами по этому вопросу, и постараемся
двигаться сообща. Ваш вопрос касается всей образовательной
системы.

Мы поддержим это начинание».

12.35: Вопрос задает академик Иван Александрович
Щербаков, Отделение физических наук РАН: 

«С согласованием кандидатуры на должность ВРИО руководителя
Уфимского центра РАН выявились определенные сложности. Не кажется
ли Вам, что это связано с неопределенностью механизма назначения
кандидата на столь высокую должность? Выбор кандидатуры, по
нашему мнению, должен быть осуществлен по согласованию 3 сторон:
президента РАН, министра, руководителя региона. Это должно быть
отражено в запросе Министерства о согласовании кандидатур».

«Как Вы относитесь к положению о том, что на выборы должно быть
представлено не менее 2 кандидатов, а выборы осуществляются всем
коллективом организации, а не только научными сотрудниками?»

12.39: В.Н. Фальков: «Процедура, с одной
стороны, должна устраивать все стороны, но также не должна
растягиваться по времени. Решения должны приниматься быстро. В
худшем случае, у нас значительное количество организаций —
остаются без руководителя.

Позицию Минобрнауки Вы отразили очень точно. Но есть еще
потребности региона. Главу региона — игнорировать нельзя».

12.41: «Ситуация с Уфимский центром возникла во
время коронавируса, она непростая. Сейчас решение принято.
Потенциального кандидата я приглашал на собеседование лично.
Также я говорил с главой региона — он положительно высказался о
кандидате на руководящую должность. Кроме того, спросил мнение
главы РАН А. Сергеева. Случилась оказия — я побывал в этом
регионе, посмотрел, что там происходит. Поэтому, в данном случае,
мы приняли решение с учетом всех нюансов — нормативных, и с
позиции жизненной логики».

12.44: А.М. Сергеев комментирует ситуацию,
которая сложилась с Уфимским центром. Также обсуждается вопрос,
который касается выборов. 

12.48: В.Н. Фальков: «Исключать из числа
голосующих тех, кто не является научным сотрудником — было бы
немного странно. Если нужно внести правки в Положение — давайте
это обсудим».

12.50: Академик РАН Валентин Иванович Сергиенко ДВО
РАН: 

«В программе «Наука» нет мероприятий, ориентированных на
поддержку развития научно-образовательных комплексов в регионах,
в том числе, на Дальнем Востоке. 

В 2013 году развитие Дальнего Востока объявлено приоритетом
России на XXI век. Однако Национальная программа развития
Дальнего Востока до 2035 года не увязана с проектом «Наука».
Будут ли разработаны меры по поддержке и развитию научного
комплекса на Востоке России, в том числе, создание новых
институтов, развитие инфраструктуры для научных исследований и
инновационной деятельности, развитие флота, социальная сфера,
кадровая политика, совершенствование системы управления научным
комплексом в регионе, размером 36% территории России?

12:51: В.Н. Фальков: «Установка абсолютно
верная. Этот регион России — всегда остается приоритетом для
развития.

Я не могу согласиться с Вами, что сегодня нет инструментов
поддержки Дальнего Востока. Внутри национального проекта «Наука»
есть научные центра мирового уровня. Это не что иное, как
инструменты поддержки науки, высшего образования. Я бы предложил
сейчас, если вы не видите этих инструментов поддержки, обращаться
с предложениями в Минобрнауки. Мы готовы обсудить конкретные
предложения и поддержать их».

12.53: Академик Михаил Петрович Кирпичников,
Отделение биологических наук:

Планируются ли министерством конкурсы на поддержку отдельных
лабораторий в рамках нацпроекта Наука и Федеральной
научно-технической программы (ФНТП) развития генетических
технологий?

12.57: В.Н. Фальков: «Спасибо большое, Михаил
Петрович. Конечно, в силу определенных причин, наши встречи не
так регулярны, как хотелось бы. 

Относительно РФФИ — у Минобрнауки нет цели закрыть этот Фонд. Я
понимаю всю важность этого. Касательно РНФ и ФНТП — поддержка
будет. В этом году на это будут выделены деньги. Будет отдельный
конкурс на поддержку научных коллективов в рамках ФНТП. Сроки —
до конца года, финансирование — очень солидное, конкурсная
документация появится в течение двух месяцев».

13.02: Академик Геннадий Яковлевич Красников, Отделение
нанотехнологий и информационных технологий РАН: 

«В настоящее время директор НТЦ УП М.Ф. Булатов всячески
препятствует работе научного руководителя Центра — лауреата пяти
государственных премий, академика В.И. Пустовойта, сворачивая все
его работы и ликвидируя саму должность научного руководителя с
его последующим увольнением.

Мы просим Вас, провести проверку, ускорить создание специальной
комиссии Минобрнауки с включением в нее представителей ОНИТ РАН
для проведения внеплановой комплексной проверки научной,
научно-организационной и финансовой деятельности НТЦ УП».

«Также в общественном пространстве активно
обсуждается предложение президента России В.В. Путина
о бессрочном снижении для ИТ-компаний ставки
страховых взносов с 14% до 7,6% и уменьшении налога на прибыль с
20 до 3%. Полностью поддерживая данное предложение, прошу Вас
рассмотреть возможность обращения к министру науки и высшего
образованию РФ Фалькову В.Н. от имени Отделения нанотехнологий и
информационных технологий РАН (ОНИТ РАН) о возможности
применения этих льгот для академических институтов, основная
часть государственных заданий которых связана
с проведением фундаментальных исследований в области
информационных технологий».

13.05: В.Н. Фальков: «Ситуация, которая
случилась с академиком В.И. Пустовойтом — очень неприятная.
Некрасиво, что скандал достиг такого апогея. Если честно,
проверка в НТЦ УП у нас была запланирована на сентябрь этого
года.

Поговорив с А.М. Сергеевым, я понял, что откладывать дело в
долгий ящик нельзя. Поэтому до конца недели я подпишу указ о
проверке. Необходимо разобраться в причинах конфликта, выслушать
все стороны».

«Что касается льгот по ИТ-компаниям, необходимо этим заняться в
ближайшее время. Я бы не стал в прямом эфире обещания раздавать,
нужно все тщательно сверить с законодательством. Спасибо Вам, что
обратились».

13.10: Академик Александр Александрович Дынкин, Отделение
глобальных проблем и международных отношений РАН: «В
2016 г. принята Стратегия научно-технологического развития (НТР).
Уникальность ее в том, что впервые в нашей практике национальная
инновационная система должна ориентироваться на реальные вызовы и
угрозы, на общественные потребности. Если хотите, на
платежеспособный спрос. А не исходить из линейной логики развития
фундаментального знания или инерции технических систем. Пример:
уже во втором большом вызове записано, цитирую: «рост угроз
глобальных пандемий, увеличение риска появления новых и возврата
исчезнувших инфекций».

К сожалению, пока ни одна КНТП в рамках стратегии не запущена.
Часть проблемы в том, что в Бюджетном кодексе понятие КНТП не
закреплено. 

Как министр видит проблемы в реализации Стратегии НТР? Что
собирается предпринять министерство для устранения нормативных
разрывов в финансовой поддержке полного инновационного цикла».

13.11: В.Н. Фальков: «Вопрос, что говорится, не
в бровь, а в глаз. Вы знаете, что первый этап Стратегии —
закончился. А значит в этом году в АП будет представлен доклад.

Документ Стратегии очень выверен, не нуждается в корректировке. У
нас есть понимание, как устроен Национальный проект. Я считаю,
что мы должны параллельно с корректировкой Научного проекта,
составить документ и провести второй этап реализации Стратегии
НТР».

«Программа фундаментальных научных исследований — документ,
который тоже готовится на длительное время. Я все это обобщил,
потому что бывает так, что документы, подписанные в разное время,
вносят разлад в наши действия. Сейчас у нас уникальная ситуация».

13.14: «Недостаточно административных усилий,
чтобы реализовать КНТП. Я поддержку вас. КНТП не запускается,
потому что не всегда представители органов власти охотно идут на
запуск тех или иных проектов.

В действующем виде, если 3.5 года все было хорошо, то почему
программа не запустилась. На мой взгляд, нужно пересмотреть этот
вопрос. Конечно, КНТП — нужны стране».

13.17: Академик Владимир Иванович Стародубов, Отделение
медицинских наук РАН: «В президиуме РАН неоднократно
обсуждались критерии оценки результативности научной
деятельности, в том числе, с участием представителей Вашего
министерства. У представителей нашего отделения, да и многих
других отделений, нет удовлетворенности существующей методикой.

Возможен ли такой вариант, когда будет несколько общих критериев
для учреждений — и дополнительно для медиков, аграриев,
обществоведов, историков, археологов и других специалистов
добавятся специфические для этих наук критерии. По моему мнению,
создать универсальную методику оценки всего спектра наук,
существующих в министерстве, вряд ли реально?

13.20: В.Н. Фальков: «Вопрос тоже очень
актуальный. Я уже говорил здесь, как я отношусь к комплексному
баллу публикационной активности. Я призывал всех — не обращать
такого внимания на наукометрию.

Уже проведена целая серия обсуждений. Ваш концептуальный подход,
мне кажется правильным».

13.23: Академик Валерий Васильевич Козлов, Отделение
математических наук РАН: «Что Вы думаете про организацию
национальной подписки на русскоязычные научные журналы,чтобы они
были доступны читателям в российских научных библиотеках? С
другой стороны, эта инициатива оказала бы финансовую
поддержку отечественным научным журналам».

«Скоро мы будем отмечать 300-летие РАН. Какова позиция
министерства по поддержке научного книгоиздания в России?»

13.27: В.Н. Фальков: «Я хочу Вам выразить
огромную признательность. Мы понимаем, что ИТ-специалисты,
математики — наш «золотой» фонд. Спасибо, что Вы очень
внимательно наблюдаете за деятельностью министерства, за
Положениями. 

Вы, как никто другой, понимаете все изъяны и достоинства этих
программ. Специфика российского издательского рынка состоит в
том, что нам нужен агрегатор русскоязычных научных журналов. Мы с
вами должны проложить этот механизм».

«Мы готовы актуализировать, запустить этот механизм. Я не хочу
никого обвинять, но очень часто складывается ситуация, когда
чиновники подменяют решения и не советуются с учеными. Само
предложение — абсолютно правильное».

13.33: Академик Андрей Вадимович Смирнов, Отделение
общественных наук РАН: «Будет ли возвращено
академическим институтам базовое финансирование, прекращённое
после реформы 13 года? Без базового финансирования институт как
крупный научный коллектив, ведущий фундаментальные исследования,
не может нормально функционировать: посылать сотрудников в
командировки и принимать коллег, организовывать конференции и так
далее. Что более важно, без этого институт не может выполнять
свою главную функцию: определять развитие той области знания, за
которую он отвечает. Такая деятельность институтов не обязательно
имеет непосредственный выход в публикации, тем более статейные,
но без неё развитие фундаментальной науки невозможно. Не следует
ли исправить очевидный перекос финансирования, который в
настоящее время наблюдается в сторону летучих, создаваемых под
конкретную задачу проектно-грантовых проектов, которые могут быть
только дополнением к развиваемым в институтах научным школам, но
не могут их заменить?»

13.35: В.Н. Фальков: «Здесь не может быть
универсального ответа. Я хочу очень осторожно высказаться, ведь
есть опасность в том, что если мы полностью откажемся от тех
критериев, которые мы использовали, то на основании чего будут
выдаваться гранты. Акценты абсолютно точно надо смещать. Но
полный возврат назад, если вы считаете, что нужно отказаться от
наукометрии, я не смогу с вами согласиться. Если государство дает
задание, оно имеет право требовать отчет по работе».

«И как быть с институтами гуманитарного профиля? Как можно
эффективно оценивать деятельность работы, если отказаться от
наукометрии».

13.40: Ситуацию комментирует президент РАН А.М.
Сергеев. «Здесь очень важно обсудить вопросы базового
финансирования. Очень много вопросов по этому поводу. Стоит
провести коллективное обсуждение, потому что этот вопрос волнует
всех с 2013 года».

13.42: В.Н. Фальков: «Вопрос пересмотра
наукометрии актуален не только для российского научного
сообщества, но и мирового. Появляются «хищные» журналы, платные
статьи. Менять акценты надо, но очень осторожно. Следует
понимать, принесет ли это помощь государству и людям. Очевидного
ответа у меня нет».

13.45: Академик Юрий Федорович Лачуга, Отделение
сельскохозяйственных наук РАН: 

«Планирует ли Министерство в будущем при оценке выполнения
государственного задания учитывать не только публикации в научных
журналах, но и количество получаемой наиболее значимой для АПК
научной продукции, к которой относятся сорта и гибриды
сельскохозяйственных культур; породы, типы, кроссы животных,
птиц, насекомых и аквакультуры; технологии и технологические
процессы; средства защиты растений и животных; продукты питания?»

13:51: В.Н. Фальков: «Я принимаю любые
приглашения от РАН, будь то публичное выступление на президиуме
РАН или приватная встреча с вице-президентами. Спасибо Вам за
развернутую экспертизу по данному вопросу.

Но я не могу согласиться, что все так плохо с 2013 года. Я
тщательно анализировал ситуацию. Произошло увеличение научных
сотрудников, министерство выделяло финансирование, в первую
очередь, аграрной науке.  Мы понимали, что это важно. Я бы
сместил акцент — проблемы существуют потому, что мы конкурируем
на сложном рынке мировой продукции. Я благодарен Вам за
профессиональную оценку, за Ваше мнение».

«Я вижу достоинства и недостатки сложившейся ситуации. Нельзя не
согласиться с Вами, учитывая специфику нашей большой страны, что
мы можем лишиться и потерять какую-то высоту. Мы в очередную нашу
встречу поговорим на этот счет. Минобрнауки выделяло и выделяет
средства для сельскохозяйственной науки. Сельское хозяйство —
условное название, на самом деле, это очень передовая и
многофункциональная отрасль. Общее решение мы в состоянии найти».

13.57: Вопрос задает академик Валерий
Александрович Тишков, Отделение историко-филологических наук
РАН.

14.02: В.Н. Фальков: «Я готов провести итоговое
собрание онлайн или в другом формате, чтобы обсудить все
накопившиеся вопросы. Я приглашаю Вас в гости, подготовьте
необходимую документацию, мы обсудим вместе эти вопросы».

14.05: Заключительное слово главы РАН А.М.
Сергеева. Александр Михайлович благодарит министра науки и
высшего образования РФ. 

«Давайте такие встречи станут регулярными. Мы понимаем, что у Вас
мало времени, однако всегда ждем Вас в гости в РАН».

14.06: В.Н. Фальков благодарит президента РАН:
«Впереди хорошие летние месяцы, как раз для того, чтобы общаться,
обмениваться мнениями. Главное — сохранять здоровье. Спасибо
большое еще раз!»

Прямая трансляция завершена! Спасибо, что были с
нами!

Название видео

СМИ о прямом разговоре министра науки и высшего
образования РФ В.Н. Фалькова с членами РАН:

РИА новости

Минобрнауки не закроет
научный фонд РФФИ, заявил Фальков

ТАСС

Глава Минобрнауки
назвал одной из проблем развития науки в России излишнюю
бюрократизацию

Фальков: при оценке
научной работы надо смещать акцент с наукометрии

Глава Минобрнауки еще
раз опроверг сведения о расформировании РФФИ

Индикатор.ру

«Все, вроде, понимаем,
но пока ходим по кругу»: новый жанр диалога Минобрнауки и РАН

Интерфакс

«Куда поплывем?»
Встреча РАН с министром науки

MK.RU

Валерий Фальков о
конфликте в Научном центре уникального приборостроения: «Ситуация
некрасивая»

Regnum

Фальков заявил о рынке
проплаченных научных публикаций в России

Глава Минобрнауки РФ
обещал не закрывать РФФИ

Парламентская газета

Фальков назвал
бюрократизацию одной из проблем развития науки в России

ИА Красная Весна

РФФИ не закроют, а
усовершенствуют — глава Минобрнауки

6 причин, почему не нужно следовать общественному мнению

Мы уже не раз писали о том, что общественное мнение может возвысить человека или же стереть его в порошок, превратив жизнь в ад. Но всегда ли толпа права и ли стоит прислушиваться к этому большинству в любых ситуациях? Ведь заметь, мы легко соглашаемся с тем, что нравится нам, но чувствуем некий диссонанс, когда вступаем в противоречие с обществом. К тому же кто это мнение формирует? В большинстве своем это ведомые люди, которые «клюют» на лозунги и предпочитают обвинять, а не разбираться в вопросе. Мы как-то писали о том, что мнение большинства не означает то, что оно верно, а теперь нашли и научное обоснование этого вопроса.

1. Недостаточный охват слоев населения

Думаем, ты знаешь, как обычно проводятся опросы. У узкого круга людей, например, жителей города, спрашивают мнение по какому-либо вопросу, причем количество опрошенных человек редко переваливает за сотню. Они в свою очередь дают ответы, и вскоре мы видим такие заголовки: «Общественное мнение показало, что жители страны «N» голосуют за пенсионную реформу». Но никто не учел то, что опросили людей, живущих в одном регионе, хотя многие опросы должны проводиться по всей стране. Также участники могут оказаться приблизительно одного возраста, что не даст полного охвата мнений. Полноценный опрос должен включать в себя мнение абсолютно всех слоев населения из разных мест проживания и разного уровня доходов.

2. Недостаточный охват представителей

Представь, что ты слушаешь рок, когда все окружающие слушают рэпчик. Если взять именно вашу группу, то получится, что ты изгой и отклоняешься от нормы, а 98% людей предпочитает иное направление музыки, которое и считается правильным. Звучит абсурдно, не так ли? Вот, что из себя зачастую и представляет общественное мнение. Некоторые лидеры сеют в наших умах зерно мысли, которое со временем прорастает в идею, искусственно формируя мнение о чем-либо. Затем некий круг людей, объединившись, начинает навязывать мнение окружающим, которые соглашаются с их позицией.

Давай рассмотрим это чуть шире. Представь: в комнате 10 человек, 7 из которых – молодежь от 17 до 21 года, а возраст других – от 50 лет. Проводят опрос, можно ли громко слушать музыку после 23:00. Угадай, какое сформируется общественное мнение? Его формирование редко проходит стихийно, а зачастую – под влиянием множества факторов. Иначе говоря, оно может быть искусственным.

3. Слабая воля опрашиваемых

Многие люди не способны выражать истинные взгляды лишь из-за того, что они могут не сходится с мнением большинства. Думаю, ты уже много слышал об экспериментах, где в комнату садят трех актеров и одного человека, который даже не догадывается о сговоре. Затем начинается опрос, где задаются элементарные вопросы, на которые актеры дают заведомо ложные ответы. В итоге многие испытуемые, идя на поводу у мнения большинства, дают аналогичный ответ, хотя сами считают иначе. То есть многие мнения формируются под давлением авторитетов и страхом быть не таким, как все.

4. Формулировка вопроса

Большинство ответов зависят от того, как задаются вопросы, а вопросы эти формулируются таким образом, чтобы подвигнуть нас к тому или иному ответу. «Как вы относитесь с запрету на выгул собак без намордников?» или «Как вы относитесь к тому, что некоторые люди выгуливают собак без намордников, подвергая риску окружающих?», «Должны ли увеличиваться штрафы за превышение скорости?» или «Должны ли увеличить штрафы для безответственных водителей, которые превышают скорость?». Чувствуешь, как постановка вопроса подталкивает тебя дать определенный ответ? После этого и формируется субъективное общественное мнение, которое становится для многих путеводной звездой.

5. Общественное мнение не учитывает все нюансы

Порой при опросе мы имеем лишь два варианта ответа: да или нет. Это приводит к тому, что ответы даются поверхностно, а люди, ведомые вспыхнувшими чувствами, не обдумывают, что говорят. Яркий пример этому – референдум о выходе Великобритании из ЕС. Изначально 52% проголосовали «за», но со временем, когда начали проявляться последствия этого выхода, многие респонденты, которые голосовали за это, пожалели о своем решении и сетовали на то, что не думали о возможных последствиях.

6. Искаженные результаты опросов

Думаю, ты понимаешь, что порой опросы проводят люди, которые заинтересованы в определенном результате. Они подбирают целевую группу, проводят опрос, а затем выдают его результаты как общественное мнение.

Как думаешь, что будет, если провести опрос, как тот или иной человек относится к абортам, но спрашивать это преимущественно у женщин с детьми? О результате несложно догадаться, ведь опрашиваемые имеют субъективные взгляды по этому вопросу. Подобрав нужных людей, проведя опрос в узком кругу, можно с легкостью сформировать любое мнение, выдав его за позицию большинства.

Общественное мнение о российском образовании — Троицкий вариант — Наука

Публикуем статью Дениса Волкова, научного сотрудника Аналитического Центра Юрия Левады («Левада-Центра»)

Многолетние исследования «Левада-Центра» показывают, что россияне скорее не довольны, чем довольны, существующей системой образования. Чуть больше половины из них считают, что сами они или их дети и внуки не смогут получить хорошее образование в России. И большинство стабильно указывает на то, что ситуация не меняется.

Ответы россиян позволяют акцентировать внимание на двух темах. Во-первых, как россияне оценивают ситуацию в образовании, на какие проблемы указывают, а во-вторых, каковы запросы самих граждан: какое образование они считают достаточным для себя и для своих детей, на что они ориентированы, готовы ли продолжить обучение после вуза, рассматривают ли возможность обучения за границей.

Начнем по порядку. Большинство опрошенных считает, что учеба в вузе, тем более хорошем, для них недоступна (84%, по данным июльского опроса 2008 года). Поступление в высшее учебное заведение для рядового гражданина сопряжено в первую очередь с денежными тратами и блатом (около 80% ответов). Опросы, проводившиеся в течение нескольких дней, показали, что лишь менее одной пятой населения страны считает, что для поступления в вуз достаточно собственных знаний. Отсюда и тотальная убежденность в том, что треть и более студентов учатся благодаря связям и взяткам — начиная с 2000 года, об этом ежегодно говорят до четырех пятых опрошенных. Иными словами, общественное мнение констатирует — бесплатного образования, тем более хорошего, в России сегодня нет.

Несмотря на то, что доходы людей на протяжении последних 8-10 лет постоянно росли, сокращалась бедность, у трех четвертей населения России затраты на питание составляют не менее половины семейного бюджета. В этих условиях трудно задумываться о серьезных инвестициях в будущее, откладывать деньги на образование.

Теперь о запросах. Около 60% опрошенных считают, что их дети обязательно должны получить высшее образование, при этом только каждый третий гражданин нашей страны нацелен на получение высшего образования. Продолжить учебу в аспирантуре или колледже за рубежом, получить вторую специальность, т.е. совершенствоваться и повышать уровень своих знаний, затрачивая дополнительные усилия, — настроены менее 9% россиян. Получается, что многие люди не видят связи между уровнем образования и личным успехом.

Были бы не против поучиться за границей двое из каждых пяти опрошенных «Левада-Центром» в июне 2008 года (в 1993 году — более половины). Однако всерьез рассматривают возможность обучения в иностранном университете или колледже только менее 1% россиян. Видно, что ценность зарубежного образования для подавляющего большинства населения неуклонно снижается, и дело, наверное, не в том, что оно дорого — доходы россиян растут. Ушел пиетет к Западу, характерный для начала 90-х, а непосредственное знакомство с западной культурой по-прежнему невелико -регулярно ездят за границу только около 4-6% населения, 80% россиян никогда там не были.

Основным стимулом получения образования на сегодняшний день выступает желание найти в будущем такую работу, которая обеспечит хороший заработок (финансовая сторона вопроса преобладает и здесь). Отсюда идет и популярность таких специальностей, как экономист, юрист, банковский работник. Эти же профессии традиционно входят в список наиболее прибыльных. Интересно, что в США вышеперечисленные профессии считаются не самыми престижными.

Недовольство российской системой образования, таким образом, во многом обусловлено не тем, что хорошего образования нет или его невозможно получить. Постоянно учиться, повышать свою квалификацию, вкладывать значительные ресурсы, рассчитывая сторицей окупить их в будущем, готовы в современной России немногие. Преобладающая установка — не на достижение и результат, а на гарантированный доступ в государственный вуз, вне зависимости от затраченных усилий.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Связанные статьи

Как соцопросы фабрикуют общественное мнение

В последнее время нередки скандалы, связанные с изучением общественного мнения: так, ВЦИОМ, изменив методику, «увеличил» рейтинг доверия президенту, а «Левада-центр» обнаружил у россиян небывалую любовь к Сталину. Соцопросы все чаще воспринимаются как инструмент манипуляций, вопросы возникают и к позициям ученых, и к механикам исследований. T&P поговорили с заведующим лабораторией методологии социальных исследований ИНСАП РАНХиГС, старшим научным сотрудником ИС РАН Дмитрием Рогозиным (1–5 июля он выступит на летней школе «Пересечения» в Тюмени) о том, как изучать общество, если не существует «большинства» и «общего мнения», что такое насилие над респондентом и почему нельзя доверять ученым.

Дмитрий Рогозин

заведующий лабораторией методологии социальных исследований ИНСАП РАНХиГС, старший научный сотрудник ИС РАН

Существует ли «общественное мнение»

— Социологи пытаются узнать «общественное мнение». Но многие отмечают, что никакого «общественного мнения» попросту не существует — есть лишь то, что искусственно конструируется в ходе соцопроса. Как прикладная социология отвечает на эту критику?

— Критика социологии внутри самой науки гораздо более интенсивна, чем вовне. Основной тезис на этот счет был озвучен знаменитым социологом Пьером Бурдье в 1970-х годах — «общественного мнения не существует». В профессиональной среде никто не пытается спорить с тем, что общественное мнение конструируется в ходе разговора респондента с интервьюером и не является объективным и неизменным, существующим в безвоздушном пространстве. Но его несуществование не является негативно-отрицательным: то, что не существует, тоже поддается наблюдению. Общественное мнение — один из таких антифеноменов, несуществующих, но наблюдаемых.

Общественное мнение конструируется, как и любой социальный факт. В культовой книге Питера Бергера и Томаса Лукмана «Социальное конструирование реальности», которая вышла в 1966 году, утверждается, что социальный конструкт — это весьма позитивная область знания. Поэтому, чтобы понять, что такое общественное мнение, нужно сначала признать его несуществование, а затем наблюдать, как оно конструируется в ходе соцопросов — ситуациях в обыденном представлении довольно странных.

— Почему странных?

— Во-первых, очень трудно представить серьезный разговор с абсолютно незнакомым человеком. Мы привыкли, что, прежде чем говорить о чем-то стоящем, нужно друг друга узнать. Но в рамках опроса знакомство — это табу, смещенная выборка, наведенные ответы и т. д.

Максима Грайса

Философ Герберт Пол Грайс выделил четыре максимы успешной коммуникации: это правдивость, экономия речевых средств, релевантность, ясность.

Во-вторых, нужно разговаривать довольно долго. Но в общении с вашими друзьями и знакомыми всегда действует максима Грайса — утилитарности и экономии речевых средств. Вы не разводите балабольство, когда пытаетесь кого-то позвать в кино или узнать, как готовить обед. Чем лучше вы знакомы с человеком, тем чаще не договариваете (но все равно понимаете друг друга). В опросах же нет никакой экономии. От респондента, напротив, требуется обосновать свою точку зрения, проговорить то, что ему кажется очевидным. То, что даже не стоит проговаривать.

В-третьих, в рамках соцопроса два незнакомых человека долго обсуждают тему, которая их обоих не волнует. Это совершенно фантастическая вещь — напоминает клинику для душевнобольных. Трудно представить себе здравомыслящего гражданина, который очень долго общается с незнакомым человеком на не интересующую его тему.

Исследователи очень внимательны к этим странностям и полагают, что теоретически коммуникация в опросах общественного мнения просто невозможна. Но по факту она постоянно происходит,

что вызывает большой интерес и острейшую дискуссию внутри индустрии. Споры, которые возникают на поверхности — об опросе «Левада-центра» о Сталине или ВЦИОМа в Екатеринбурге, — всего лишь семечки относительно того, что происходит в самой науке.

— Как я понимаю, интервьюер всегда находится в положении власти относительно респондента, потому что выбирает, о чем и как говорить. И это тоже значительно затрудняет коммуникацию.

— В соцопросах почти всегда присутствуют отношения власти. На научном языке это называется «колонизацией» социального знания не только заказчиком и директором опросной компании, но и интервьюером, который имеет гораздо больше власти, чем респондент. Именно интервьюер задает вопросы, принуждает респондента придерживаться заявленной темы (даже если она ему неинтересна), напоминает о необходимости ответить «да» или «нет». Все это элементы речевого насилия, и нужно признать, что оно существует. Единственная причина, по которой исследователи не отказываются от соцопросов в пользу включенного наблюдения, этнографии или глубоких интервью, — тот факт, что в количественных процедурах (каковой формально является и соцопрос) уже заложены механизмы ремонта отношений власти.

Они выражены в том, что, как бы ни хотели загнать респондента в угол, он все равно остается человеком со своими мыслями. Если вы спросите у прохожего, как он в целом относится к деятельности Путина на посту президента, он крайне редко ответит прямо, скорее начнет говорить про свою тещу, про дороги, про конкретное выступление Путина. В общем, ломать вашу коммуникацию. С точки зрения пропагандиста, который хочет поиграться с цифрой, это колоссальное нарушение. Но с позиции ученого такой отход в сторону чрезвычайно важен.

Ученый отличается от политика тем, что ставит вопрос, на который действительно хочет получить ответ, а не подтвердить свои догадки.

При необходимости он готов этот вопрос переформулировать, потому что исследование становится научным, когда вы готовы менять базовые гипотезы и опровергать их. Исследователь, в отличие от политика, постоянно стремится доказать, что он был неучем, — на этом построена вся логика научной работы.

— Не очень понимаю, в чем конкретно исследователи видят преимущества соцопросов. В большом охвате респондентов?

— Нет, дело не в количестве. Ставя вопрос таким образом, вы опираетесь на пожилое, даже умирающее различие между количественным и качественным исследованиями. Хотя оно все еще живо в маркетинговых кампаниях, где есть количественный и качественный отдел. Одни специализируются на разговорах по душам, другие — на быстрых интервью с большим охватом.

Когда мы разговариваем с одним человеком, нам хочется сделать вывод о всем народе или какой-то социальной группе. Но

в каком случае мы имеем право, поговорив с несколькими людьми, выносить суждение о многих? Основная загвоздка здесь, как может показаться, не в количестве опрошенных, а в правильном отборе.

В классическом представлении количественное исследование от качественного отличается именно иным представлением о выборке.

Но за последние 20 лет все смешалось. Теперь вы можете прийти к чиновнику за глубоким интервью, а он ответит на все вопросы односложно за 10 минут. Или обратиться со стандартизированными вопросами к ветерану ВОВ, а он, несмотря на ваш скромный запрос, расскажет истории, подкрепляющие его политическую позицию, и это займет 3 часа. Новые технологии помогают зафиксировать и первый, и второй разговор.

Почти в любой выборке около 10% опрошенных будут разговаривать с вами в 3–4 раза дольше, чем было запланировано. Так опросная технология становится комбинированной и открывает возможность для вдумчивого разговора с респондентами.

— Чем тогда вообще занимаются социологи, если не узнают объективное «общественное мнение»? И насколько их информация правдива, учитывая все ограничения?

— В науке не существует правды. Карл Поппер писал, что есть факты-часы, а есть факты-облака. Первые неизменны и стабильны, не зависят от воли человека. Вторые текучи, подвержены трансформациям, конструируются под нашим воздействием. Общественное мнение относится ко второму типу фактов, изучение которых одновременно создает новые сущности или переопределяет наблюдаемые. Это эпистемологическая постановка вопроса.

Но есть и практическая. Изначально опросы задумывались как инструмент для эффективного функционирования демократии. Джордж Гэллап предполагал, что с их помощью можно будет дешево и быстро узнать мнение определенной группы людей о значимом для нее вопросе. Но эта затея неумело имитируется у нас, проваливается и на Западе.

Также соцопросы ищут ответы на вопросы, связанные с судьбой каждого. Здесь мы имеем дело скорее с социальной психологией. Как быть счастливым? Как относиться к смерти? Как пережить утрату? Как развивать свою сексуальность? Как любить партнера? Как сохранить семью? Как воспитывать детей? Как ухаживать за престарелыми родителями? Казалось бы, ответ уже есть. Идите к специалистам — они вас научат. Но весь наш опыт показывает, что специалисты не очень-то умны во многих вопросах; публичная дискуссия по этим вопросам работает гораздо лучше. Когда экспертиза рождается не в кабинете, а в ходе разговора. Такое вот чудо, когда незнакомые люди говорят на неинтересные темы, но продвигаются в их понимании.

— Также подразумевается, что соцопросы должны репрезентировать мнение «молчаливого большинства», которое остается неизвестным, поскольку доступ к медиа имеют только привилегированные меньшинства. Опросы справляются с этой задачей?

— Опросы, действительно, для этого и проводятся, но такая задача никогда не будет выполнена. Как не существует «общественного мнения», так не существует и никакого «большинства». Мы всегда слышим только наиболее активных людей, имеющих определенные ресурсы и доступ к массмедиа.

Например, не так давно в Москве случился конфликт между активистами «Ночлежки», которые хотели поставить несколько стиральных машин для бездомных в районе Савеловского вокзала, и местными жителями. Сначала медиа написали, что против проекта выступают жители ближайших районов. Через день журналисты сообщили, что уже жители Москвы высказались против. А потом оказалось, что россияне в целом выступают против бездомных. В реальности же всего два-три человека набирали политические очки, нарушая Конституцию (статья 29 запрещает провоцировать социальную вражду и заявлять о превосходстве одной группы над другой. — Прим. T&P), но обсуждение разогналось до того, что их мнение оказалось равно позиции целой страны.

Так что задача научных соцопросов — не репрезентировать мнение большинства (это задача политиков), а, напротив, его декомпозировать, показать, что монолитные 86% — это очень разнородные группы.

© MediaProduction / istockphoto.com

Манипуляция и политика

— Существуют ли какие-то методологические новшества, улучшающие качество соцопросов?

— Есть две линии научного развития — технологическая и интеллектуальная. Первая прежде всего характеризуется тем, что сейчас опросы проходят при тотальной аудиозаписи. Уже нельзя сказать: «Мы раскрыли вам проценты, это все данные, которые у нас есть». Ничего подобного: у исследователей есть записи, где отражены все речевые особенности коммуникации каждого респондента. Вместе с этим появились разработки, которые позволяют обрабатывать, кодировать и анализировать эту информацию с помощью искусственного интеллекта.

Второе, интеллектуальное направление связано с когнитивным анализом коммуникации. Теперь от респондента требуют сказать не только «за» он или «против», но и рассказать, о чем он думает, об ассоциациях, приходящих в голову, при ответе на конкретный вопрос, почему он отвечает именно так, как выбирает ответ. В общем, все, что называется уточняющими вопросами, дающими некоторое пространство для интерпретации и понимания.

— Но мы никогда не видим когнитивных анализов в медиа. По большому счету узнаем, как россияне относятся к Путину в этом полугодии и в прошлом.

— Здесь мы сталкиваемся с глубочайшей проблемой, потому что исследования выходят за пределы научного дискурса в сферу управленцев, людей, которые принимают решения и считают, что нет лучшего инструмента для оценки эффективности государственных услуг, чем проведение опроса. К сожалению, управленческая культура и в России, и в мире не в лучшем своем состоянии: руководители привыкли к простым и понятным шкалам, поэтому они так любят рейтинги. Любой из них скажет, что у него нет времени разбираться в сотне показателей, и попросит дать ему одну шкалу, по которой он и будет судить об общественном мнении. Когда опросы превращают в такие шкальные атрибуты бинарного принятия решений, тогда же происходят все чудовищные вещи, связанные с насилием над респондентом, а потом и над всей страной. Что это у вас за мнение такое? Вся страна считает, что надо начинать ходьбу с правой ноги, а вы с левой захотели.

Опросы становятся механизмом политической манипуляции и принуждения. Человек начинает соглашаться с мнением, которого у него никогда не было.

В опросной среде есть важное понятие — «социально одобряемое поведение». Во время опроса плохо же не то, что вы смеетесь, юродствуете, врете или что-то скрываете. Настоящие исследователи смотрят не только на цифры, но и на особенности коммуникации — смех или удивление скрыть очень сложно. Страшно то, что вы начинаете верить, что «социально одобряемое поведение» согласуется с вашим мнением. Старики думают, что в их возрасте неприлично ходить по улицам, смеяться или ходить в кино. Молодежь думает, что к 40 годам жизнь заканчивается и нужно успеть насладиться тем, что дано от природы, а там будь что будет. Убежденность в своей ущербности, неспособности принимать решения культивируется безобидной формулой «социально одобряемого поведения». Соцопросы играют в этом очень важную роль.

— А как неспециалисту понять, что опрос плохой и манипулятивный? Может быть, есть какие-то очевидные уловки в формулировках или в выборке?

— Ошибки можно долго перечислять и обсуждать — формулировки вопросов, выборку, эффект интервьюера и многое другое. Но так мы уйдем от самого важного. Самая главная уловка со стороны социологов — непубличность. Ее обнаружить довольно легко, тут не нужно обладать квалификацией. Вот вы спрашиваете: «Как это сделали?» А вам говорят: «Это сделали ученые, вы не поймете, чего вам объяснять». Любое сокрытие информации создает самые большие фальсификации. Например, главная претензия к опросу ВЦИОМа о строительстве храма в Екатеринбурге заключалась не в том, что они вопросы как-то не так сформулировали, а банально в том, что респондентам задавали 41 вопрос, а публике представили только 6. А на справедливое возмущение отреагировали так: «Заказчик сказал не показывать, мы и не показали, а посторонние в наши отношения вмешиваться не могут». Но это ведь не только их дело! Похожая претензия была и к опросу «Левада-центра» про поддержку Сталина. Выяснилось, что половине опрошенных один из указанных в исследовании вопросов вообще не задавали, а предложили другой.

«Вы журналисты» или даже «ученые из другой области все равно ничего не поймут» — такая позиция оказывается актуальной и для иностранного агента «Левады-центра», и для де-факто агента администрации президента ВЦИОМа. В вопросах невольного сокрытия методической информации они ведут себя идентично. Было бы лучше, если бы они скрывали ее осмысленно. А так они ведут себя как «простые люди», не регистрирующие очевидные вещи. Они не понимают, что реальность конструируется, сами же ее создают, а потом верят в нее и даже убеждают других, что другой реальности нет.

Власть ученых

— Но проблемы возникают не только из-за предвзятости управленцев. Ученые также способны быть ангажированными, работая над исследованиями. Как раз об этом спорили социологи Григорий Юдин и Виктор Вахштайн. Может ли ученый быть объективным? Как быть с его политической позицией?

— Спора между Юдиным и Вахштайном еще не было — только подготовка к разговору и постановка важных вопросов. Может ли исследователь, занимающийся научным проектом, включаться в социально-политические процессы? Может ли исследователь быть политиком? Это дискуссия не просто между Юдиным и Вахштайном, но и большой спор внутри дисциплины.

Этос науки по Роберту Мертону

По мнению американского социолога Мертона, среди ценностей и норм, существующих внутри науки, можно выделить четыре основные: универсализм (оценка качества открытия только по его содержанию), коммунизм (открытость результатов исследований для всех), бескорыстность ученого и организованный скептицизм как по отношению к себе, так и к другим исследователям.

В научной среде есть поговорка: «Чтобы изучать рыб, не обязательно быть рыбой». Проще говоря, для ясного понимания происходящего нужна дистанция — это вопрос даже не столько объективности, сколько возможности знания как такового. Георг Зиммель говорил, что мы можем изучать только те состояния, по отношению к которым мы находимся в положении чужака. Только так мы можем задать «глупый» и обезоруживающий вопрос. Кроме этого, важна незаинтересованность — это один из четырех принципов научного этоса по Роберту Мертону. Незаинтересованность опять же не обещает объективности, но дает возможность выстраивать логическую аргументацию, не идя на поводу у эмоций.

В ответ на это возникает претензия. Чего вы там в своей башне из слоновой кости делаете? Что-то полезное? А затем вспоминается, что

социальные факты сконструированы и, чтобы изучать то, чего, по сути, не существует, нужно в этом существовании присутствовать. Странный оксюморон!

В результате возникают конструкции, которые классический исследователь себе помыслить бы не смог. Activity Research, Arts-Based Research — проекты, где срастаются активизм и научная логика.

Что спасает эту странную ситуацию? Исследователь находится в состоянии неопределенности, неуверенности, раздвоения личности. Он может выходить на митинги, обвинять правительство, но в другой своей ипостаси наблюдать за собственными выпадами. Другими словами, исследователем становится не тот, кто играет в объективность, сидит за письменным столом и наблюдает за муравьями, которые как-то копошатся на улице. Ученый — это тот, кто наблюдает за собой, сомневается в правильности своих действий, критикует собственные представления и впечатления. Такой подход часто называют рефлексивностью, и его главная установка очень проста:

чтобы что-то сказать, нужно полностью описать, как ты это говоришь.

Свобода от ценностей

Макс Вебер полагает, что ученый, занимаясь исследованием, должен отрешиться от ценностей, присутствующих в других сферах его жизни.

Наука как очень герметичная область ставит себя выше других, когда говорит, что может получить объективное знание. Это не что иное, как насилие над здравым смыслом. В ответ на это, к примеру, в квир-теории призывают преодолеть собственное объективирующее начало как форму власти. Вы считаете, что ваше знание объективно, потому что вы обладаете каким-то научным инструментом? В таком случае это знание не просто субъективно, а ошибочно. Наука всегда содержит огромную часть ошибки. А если не содержит, значит, это не наука, а доктрина. В общем, позиция Юдина такова: не нужно скрывать свою ангажированность, потому что неангажированных нет. Нужно открыто и детально представлять собственную позицию, обнажать мотивы и установки. Свобода от ценностей — это не бегство от социально-политической повестки, не упрямство в собственных заблуждениях, не построение личного непротиворечивого мирка. Свобода от ценностей — это принятие мира других, разделение с ними собственной позиции и поддержание коммуникационной открытости, какими бы последствиями она ни грозила.

Полстеры

Социологи, которые занимаются опросами общественного мнения в прикладных целях.

Вы, в свою очередь, должны занимать принципиальную позицию неверия ученым. Начинаете доверять? Это первый сигнал, что вы попали в ловушку, что разговариваете не с ученым, а с пропагандистом собственных идей или установок начальства, заказчика, политического лидера. Научный сотрудник, призывающий верить своим умозаключениям, — это оксюморон, насмешка над научной работой. Когда полстеры начинают сокрушаться о недоверии к своим данным, они перестают заниматься социальными исследованиями, наблюдать за происходящим и превращаются в сотрудников фабрики по производству темных ответов.

Где можно учиться по теме #социология

Читайте нас в Facebook, VK, Twitter, Instagram, Telegram (@tandp_ru) и Яндекс.Дзен.

Общественное мнение в сохранении: это важно?

Хотя ученые по-разному отреагировали на сохранение исчезающих и эндемичных видов, общественность этого не сделала. Изображение: Эндемичный великолепный эхолотный цветок (Isopogon latifolius), Фото: Артур Чепмен

Согласно недавнему исследованию UWA, необходимо учитывать общественные предпочтения и ценности, если использование систематического природоохранного планирования призвано привлечь общественную и политическую поддержку.

Исследователи из Центра экономики и политики окружающей среды и Школы сельского хозяйства и экономики ресурсов изучили планирование сохранения биоразнообразия в рамках Инициативы по экорегиону Юго-Западной Австралии (SWAEI), чтобы выяснить, отражает ли планирование то, чего хочет широкая общественность.

Систематическое природоохранное планирование — это метод, обычно используемый защитниками природы для сосредоточения внимания на наиболее приоритетных природоохранных ценностях проекта.

В исследовании использовался эксперимент дискретного выбора (DCE), чтобы опросить общественность и экспертов по охране природы об их предпочтениях по сохранению окружающей среды SWAEI.

Было обнаружено, что хотя и ученые, и общественность ценят усилия по сохранению в SWAEI, общественность уделяет меньше внимания сохранению водно-болотных угодий.

Также было обнаружено, что, хотя ученые по-разному реагировали на сохранение угрожаемых и эндемичных видов, общественность этого не сделала.

Исследование предлагает экспертное систематическое планирование природоохранных мероприятий должно включать общественные консультации с использованием таких методов, как DCE, чтобы заручиться поддержкой более широкого сообщества.

Ведущий автор книги Эбби Роджерс говорит, что, работая в области экономики окружающей среды, она заметила, что включение общественного предпочтения в процесс принятия решений было неэффективным.

«Мы живем в демократическом обществе, поэтому у сообщества есть право или точка зрения. Обычно природоохранные инициативы финансируются за счет государственных налогов», — говорит доцент Роджерс.

«Существует множество экономических методов, которые смотрят, каковы затраты на управление национальным парком или что-то в этом роде с учетом реальных долларов и связанных затрат, но проблема в том, что не учитываются ценности, которых придерживается сообщество — социальные издержки. или извлекает выгоду из всего, что вы делаете в окружающей среде «.

A / Профессор Роджерс говорит, что если систематическое природоохранное планирование учитывает общественные предпочтения с использованием таких методов, как DCE, это позволило бы защитникам природы и политикам увидеть все нематериальные ценности, связанные с окружающей средой.

«Причина, по которой мы использовали эту форму предпочтения опроса, в частности, заключается в том, что есть люди, которые не обязательно взаимодействуют с окружающей средой, но все же могут иметь для нее ценность», — говорит она.

«Это внутренняя ценность, которую мы называем ценностью неиспользования, например, вы все еще можете заботиться о защите белых медведей или панд, даже если вы никогда их не видели.

«Если вы нацеливаете свою политику сохранения на то, чего на самом деле хочет публика, это в конечном итоге должно привести к более успешной политике.»

Отношение животных к человеку может помочь природоохранным проектам

Предоставлено
Научная сеть WA

Цитата :
Общественное мнение в сохранении: это важно? (2013, 25 октября)
получено 27 августа 2020
с https: // физ.org / news / 2013-10 -view.html

Этот документ защищен авторским правом. За исключением честных сделок с целью частного изучения или исследования, нет
часть может быть воспроизведена без письменного разрешения. Контент предоставляется только в информационных целях.

.

Почему нанотехнологии разделяют общественное мнение?

Считается, что нанотехнологии улучшают несколько аспектов нашей жизни, например, срок хранения продуктов питания или качество солнцезащитных кремов, но ее мелкие масштабы бросают вызов воображению и вызывают обеспокоенность общественности. Д-р Джон Терни, участник дебатов по nanOintion на этой неделе в The Guardian при поддержке Британского Совета, объясняет это противоречие.

С тех пор, как Галилей впервые посмотрел на небеса в телескоп, мы привыкли к мысли, что наука исследует вещи, выходящие за рамки наших обычных чувств.Дальняя вселенная, субатомный мир, медленный дрейф континентов и самые быстрые взаимодействия частиц — все это доступно с помощью правильных инструментов. Но мы до сих пор не знаем, сколько всего работает в этих странных сферах.

Что такое нанотехнологии?

Нанотехнологии работают в масштабах, которые бросают вызов воображению. Нанометр — это одна миллиардная часть метра, примерно половина диаметра двойной спирали ДНК. Определение целого набора технологий по тому факту, что они действительно, действительно, маленькие, также означает, что этот термин охватывает широкий спектр идей, процессов и продуктов.

Когда мы говорим о нанотехнологиях, вы можете подумать о вещах, уже имеющихся на рынке, например о солнцезащитных кремах, в которых используются наночастицы диоксида титана. Этот термин может также напоминать идеи в стадии разработки, такие как улучшенные материалы для солнечных панелей или нанокапсулы для доставки лекарств к раковым клеткам. Или вы можете вспомнить множество сценариев — некоторые из научно-фантастических, некоторые из научно-популярных отчетов о политике — о нанороботах в кровотоке, о нейронных соединениях для межмозгового взаимодействия или о машинах для быстрой сборки изделий. и недорого.

Каковы наиболее распространенные применения нанотехнологий?

Один из способов разорвать этот клубок идей — это заметить, что нанотехнологии чаще всего используются для создания новых материалов, а не для создания сверхминиатюрных устройств. Префикс «нано» означает, что состав материалов контролируется в атомном масштабе или близко к нему. Это, в свою очередь, означает, что свойства того, что вы делаете, можно настраивать.

Например, микрочастицы диоксида титана в краске и старых солнцезащитных кремах белые.Наночастицы, которые все еще блокируют УФ-лучи, кажутся прозрачными. Таким образом, нанотехнологии могут предотвратить появление белого налета на вашей коже, когда вы натираете солнцезащитный крем с фактором защиты 15.

Какие существуют опасения?

Улучшенный контроль над материалами — это не только лучшая продукция. Как и в случае с любой новой технологией, есть опасения по поводу неизвестных эффектов — и, возможно, некоторых дополнительных, просто потому, что нанотехнологии невероятно малы.

Это не только потому, что они кажутся коварными из-за своей невидимости.На свойства материалов влияют различные эффекты в очень малых масштабах, где законы квантовой механики важнее классической физики. И биологические системы, в частности, могут реагировать на наноматериалы так, как нам не нравится.

Как Европа инвестирует в эту новую технологию

Европейская комиссия много думает о регулировании нанотехнологий и запустила множество проектов по привлечению общественности, чтобы узнать, что люди думают о перспективах нано-будущего и что их беспокоит.Они вложили большие средства в исследования и разработки в области нанотехнологий с целью создания новых продуктов, которые могут способствовать росту экономики Европы в ближайшие десятилетия.

Проект, партнером которого является Британский Совет, работает уже 18 месяцев и пытается понять общественное мнение по всей Европе. Обращение к множеству разных людей, многие из которых раньше не задумывались об этом, требует различных методов, от освещения в СМИ до веб-сайта (nanopinion.eu), а также общественных станций мониторинга и дискуссионных мероприятий.

Каково общественное мнение?

Например, на круглом столе по производству продуктов питания, проведенном в лондонском офисе The Guardian 9 октября, были услышаны слухи о новых вкусах и текстуре продуктов из нанообработанных ингредиентов. Участники также обсудили нанопокрытия для улучшения работы производственных линий и предотвращения проникновения микробов в оборудование, а также улучшенную упаковку готовой продукции для увеличения срока хранения и предупреждения потребителей о порче.

В то же время были опасения по поводу возможных опасностей от новых продуктов, особенно когда под наноматериалами подразумеваются наночастицы. Хотя люди, вероятно, сталкивались с естественными наночастицами на протяжении всей эволюции, их употребление в пищу может быть совершенно другим делом. Одним из простых улучшений может быть улучшение эмульгирования при смешивании водянистой и маслянистой жидкостей, чтобы обезжиренный маргарин, например, имел более здоровый состав. Но введение совершенно новых наноматериалов в упаковку или даже в пищу требует большей осторожности.

Как мы собираем общественное мнение

Как люди относятся к постепенному внедрению подобных нанотехнологий в повседневное использование, будет частью окончательного отчета компании nanOpinion. Обсуждения будут основаны на повторных опросах и ответах, собранных на станциях мониторинга в реальном времени, которые были созданы по всей Европе. Одна такая станция была организована сегодня на Фестивале литературы в Челтенхэме, чтобы соблазнить посетителей фестиваля заняться нанотехнологическими продуктами и поделиться своим мнением о том, что может быть в будущем нанотехнологий.Это небольшая часть долгого процесса, но мы надеемся, что он поможет людям начать понимать, что может означать развитие технологий в таких невидимых малых масштабах.

Доктор Джон Терни — научный писатель и редактор из Бристоля. Он также является редакционным менеджером nanOpinion, и вы можете следить за ним в Twitter.

Что вы думаете о нанотехнологиях? Расскажите нам в комментариях или заполните анкету на сайте nanOpinion.

.

Четыре причины, по которым правительству необходимо продолжать тратить деньги на науку — Cancer Research UK

25 ноября ^-го года канцлер Джордж Осборн изложит бюджеты правительственных департаментов на следующие пять лет. И есть реальный риск того, что суммы, потраченные на науку, могут быть сокращены.

В преддверии обзора Осборн поручил правительственным ведомствам найти сбережения на общую сумму 20 миллиардов фунтов стерлингов . И хотя мы не получаем государственного финансирования на наши исследования, мы зависим от государственных инвестиций в науку Великобритании, которые помогут поддержать наши новаторские исследования и гарантировать, что они принесут пользу пациентам.

Итак, мы опасаемся, что в предстоящем обзоре расходов наука может оказаться на рубеже.

Вот почему сегодня наш главный исполнительный директор Харпал Кумар вместе со 198 другими исследовательскими организациями и инвесторами отправил письмо в газету Financial Times, в котором содержится призыв к правительству защищать науку и удерживать Великобританию в качестве глобального лидера в области исследований.

Так почему это важно? Вот четыре причины, почему так важно защищать то, что государство тратит на науку.

1: Исследования спасают жизни

Исследования помогают разрабатывать более эффективные методы лечения рака.Это также помогает нам понять, как предотвратить рак, а также диагностировать его раньше. Но это исследование — независимо от того, финансируется ли оно за счет государственных денег или за счет щедрых общественных пожертвований — действительно принесет пользу людям и пациентам только при поддержке правительства.

И отличный пример этого — скрининговый тест кишечника. Как показано на графике ниже, благотворительное и промышленное финансирование исследований, которые привели к созданию Bowel Scope, зависело от государственных инвестиций в университеты и исследовательские центры NHS.Помимо спасения жизней, Bowel Scope также может сэкономить NHS около 300 миллионов фунтов стерлингов ежегодно.

Посмотреть интерактивную временную шкалу можно здесь

2: Наука полезна для экономики

Помимо пользы для пациентов, вложения в науку Великобритании также стимулируют экономику Великобритании — о чем мы уже писали ранее.

Мы также знаем, что наука и инновации важны для получения максимальной отдачи от экономики — так называемой производительности. И правительство недавно признало это.Например, в период с 2000 по 2008 год более половины роста производительности в Великобритании приходилось на науку и инновации.

Высокая производительность — это хорошо и означает, что мы работаем более эффективно и получаем больше от того, что вкладываем в экономику. И наука играет в этом большую роль.

3: Наши научные исследования соответствуют мировым стандартам

Обзор расходов

Помимо защиты науки, мы также хотим, чтобы правительство инвестировало деньги, чтобы оно могло действовать в соответствии с рекомендациями, изложенными в новой раковой опухоли Англии стратегия.И мы написали канцлеру, чтобы сообщить ему, где требуются инвестиции.

Это варьируется от защита борьбы против табака услуг до модернизация аппаратов лучевой терапии — если это помогает предотвратить рак или улучшает услуги, мы ему об этом сказали. Одна область, которую мы действительно настаиваем, — это дополнительные инвестиции на , чтобы помочь диагностировать рак ранее .

Вы можете поддержать нашу кампанию , подписав нашу петицию и используя #testcancersooner в социальных сетях.

Великобритания занимает впечатляющее 2 ^{место среди} в мире по качеству научных исследований.

И правительство должно защищать нашу репутацию во всем мире. Чем больше Великобритания известна своими исследованиями, тем больше инвестиций и талантов она привлечет, поддерживая дальнейший успех.

Это действительно важно для нашей работы в Cancer Research UK. Репутация Великобритании сыграла важную роль в создании нового Института Фрэнсиса Крика — совместного предприятия с участием благотворительных организаций, университетов и групп, финансируемых государством.Он привлек 1200 лучших ученых мира, которые будут работать вместе, чтобы бороться с раком и другими заболеваниями, улучшая жизнь пациентов во всем мире.

4: Поддерживает университеты и больницы

Когда правительство Великобритании инвестирует в науку, оно помогает нам и промышленности инвестировать в важные исследования, проводимые в британских университетах и ​​больницах. Это также помогает нам поддерживать обучение наших ученых и врачей.

В отчете, подготовленном по заказу Департамента бизнеса, инноваций и профессиональных навыков, говорится, что каждый дополнительный фунт стерлингов, инвестируемый правительством в науку, приведет к увеличению частного финансирования (промышленности и благотворительности) примерно на 1 фунт стерлингов.13 и 1,60 фунта стерлингов. Еще один ценный возврат инвестиций.

Существует также Благотворительный фонд поддержки исследований, который оплачивает накладные расходы, такие как общее обслуживание лаборатории и компьютерную поддержку, которые не покрываются благотворительными организациями. В 2014 году правительство выделило 198 миллионов фунтов стерлингов через этот фонд, поддерживая благотворительные организации, которые потратили ошеломляющие 805 миллионов фунтов стерлингов на исследования в английских университетах. Финансовая помощь университетам создает благоприятную среду, в которой они могут продолжать исследования, вводить новшества и помогать нам быстрее победить рак.

Государственные инвестиции в исследования, проводимые в рамках NHS, также важны для того, чтобы мы могли проводить клинические испытания и быстрее предоставлять пациентам новейшие методы лечения.

Для того, чтобы это продолжалось, правительству необходимо защитить бюджет Национального института медицинских исследований в Министерстве здравоохранения. И это сыграет жизненно важную роль в обеспечении того, чтобы NHS могла выполнить свой пятилетний план проведения дополнительных исследований.

Что мы делаем для защиты науки?

Защита науки важна, и это влияет на все медицинские исследования.В связи с этим мы работаем с другими благотворительными организациями и промышленностью, чтобы просить правительство защитить науку Великобритании.

Но это еще не все. Мы также написали Комитету по науке и технологиям — группе экспертов, которая следит за тем, чтобы политические решения правительства основывались на надежных научных данных, — с изложением доказательств, которые, по нашему мнению, следует учитывать при расследовании бюджета науки. Комитет намеревается использовать результаты этого расследования, чтобы повлиять на Обзор расходов, и мы надеемся, что наш материал убедит их в важности исследования.Вы можете прочитать наши полные доказательства, представленные комитету здесь.

Мы также рассылаем эти доказательства членам парламента с просьбой написать канцлеру о сохранении бюджета на науку.

Будем надеяться, что они прислушаются, и что наука остается приоритетом.

Рэйчел Марник, стажер по разработке политики в Cancer Research UK

Обновление от 15.09.15: Если вы хотите рассказать правительству, почему защита бюджета науки важна для вас, присоединяйтесь к кампании «Наука имеет жизненно важное значение».Примите участие, посетив их митинг 26 октября ^-го -го в 19:00 в Лондоне или отправив письмо канцлеру, используя его онлайн-форму.

Подробнее по теме

.