Феномен смерти в человеческом существовании. Что такое смерть в религии, эзотерике, науке и философии. » NEO-HUMANITY.RU Психология-Онлайн
Феномен смерти – это феномен который предполагает собой очень сложные отношения человека к себе. Это проблема, которую мы стараемся лишний раз не поднимать в повседневных разговорах, но о которой каждый из нас думает на протяжении всей своей жизни либо осознавая самого себя, либо думая о других людях. Феномен смерти в человеческом существовании действительно один из самых сложных феноменов. На тему смерти сегодня написано очень много работ: монографии, кандидатские диссертации, докторские работы, снято очень много фильмов.Мы знаем множество легенд и мифов древнего мира, которые так или иначе обыгрывают тему смерти. Почти что у любого великого мыслителя мы встречаем те или иные размышления о том, что есть такое смерть. Например, в свое время Френсис Бэкон известный основатель эмпиризма в эпоху нового времени скажет, что люди боятся смерти по той же самой причине по которой дети боятся темноты они не знают в чем здесь дело.
Мы с вами понимаем прекрасно что тема смерти вечна, она не может не волновать человека потому что все мы так или иначе вырабатываем на протяжении жизни то или иное отношение к смерти. Мы стараемся всеми способами избежать или придумать разные способы чтобы этого не с нами не случилось.Отношение к смерти есть у каждого человека.
Понимание феномена смерти в религии, эзотерики, науки философии.
Проблема смерти этот двойственная проблема потому что она с одной стороны табуируется в наших повседневных разговорах, то есть мы стараемся эту тему избежать по той или иной причине. Мы обращаемся к теме смерти только в тех случаях, когда не обращаться к ней нельзя, а именно когда нас затрагивает смерть. Как правило это смерть близких знакомых нам людей. Но с другой стороны на протяжении почти что всего разумного человечества мы с вами наблюдаем удивительное стремление человека проникнуть в тайну смерти. Понять и объяснить это загадочный феномен, то есть сделать ее доступной для своего сознания.
В общем-то самые ранние попытки понять или приручить смерть, наделить ее какими-то антропоморфными (человеческими чертами) мы встречаем уже в древних мифах. Знаменитый тибетский бог смерти Яма или древний египетский Анубис, буддийский Мара, или Танатас бог смерти в древней Греции, мусульманский Азраил.Мы с вами наблюдаем очень много имен ликов смерти у различных народов.
Отношение к смерти в мифах и легендах неоднозначно потому что люди вырабатывали на протяжении истории различное понимание этого. Почему человек вообще стал смертным? Допустим один из подходов — это объяснение от противного. (кстати работает до сих пор в некоторых африканских племенах), раньше люди не умирали, а потом по какой-то причине вдруг стали умирать. В Африке одно из объяснений это что люди проспали свое бессмертие, когда боги раздавали его. Также в мифологии древних народов смерть — это кара за проступок, наказание за какое-то конкретно совершенное противоправное действие. В общем-то в античной мифологии мы с вами обнаруживаем что смерть и смертность человека это, пожалуй, единственное отличие людей от богов. На самом деле очень многие народы сформировали свое понимание относительно смерти. Допустим у немцев есть интересное представление о том, что есть такое смерть, потому что у них смерть живет причем она живет там, где нет места обычным людям и живет она таким образом, что не дает своей жизнью жить людям. В этом месте (преисподняя) все совершенно наоборот, то есть там жизнь начинается со смерти и заканчивается с рождения.
Что касается известных мыслителей психологов философов, которые так или иначе сформировали свое отношение к смерти то здесь тоже очень широкий спектр, начиная от того что смерть — это величайшая благо для человека, это избавление от горести от страданий это возможность душе человека оказаться в не мире и месте. Место где можно общаться с другими мудрецами у Сократа, или где можно видеть мир идеи во всей своей красоте у Платона. Или вся мощнейшая традиция средневекового мышления философского и богословского, когда мы говорим о таких понятиях как рай, загробная жизнь, преисподняя. Все эти моменты разрабатываются очень детально и подробно.
Если мы переключимся на философско-психологический аспект, то здесь конечно же стоит упомянуть имя Артура Шопенгауэра, который говорил о том, что смерть — это оборотная сторона воли к жизни и что смерть в качестве самоубийства или суицида, например, не решает всех проблем человека, а наоборот только усугубляет их. С другой стороны, он говорит о том, что после смерти остается такое понятия как воля человека, которая снова и снова перерождается в новое телесное воплощение. Конечно же здесь идут явные аллюзии на буддийские мотивы потому что присутствует тема реинкарнации.
Если мы переключимся немного на психологию или лого терапию, то здесь одно из ярчайших имён принадлежит Альфреду Адлеру. Это известная личность в мире психологии. Он говорил, что невозможность предотвратить или запрограммировать, или проконтролировать свою собственную смерть, является одной из самых главных причин чувства неполноценности у человека.То есть чувство бессилия беспомощности перед неотвратимостью смерти вызывает глубокие депрессивные состояния, какие-то деструктивные моменты, в нашей повседневной жизни.
Основатель лого терапии Виктор Франкл человек который стоял на волосок от смерти потому что оказался в концлагере и пробыл там достаточно долгое время. Франкл скажет, что смерть это двигателя в поисках смысла своей жизни. Смерть сама по себе это уникальная стадия, после которой уже нет ничего и не может быть, понято неправильно. То есть смерть фиксирует конечный завершающий этап человеческой жизни.В лого терапии были сделаны интересное наблюдение, что делает мысль о смерти такой неотвратимо ужасной такой страшной для человека. В лого терапии дается следующий ответ. Дело в том, что осознание чувства упущенной жизни, осознание того что твоя жизнь прошла впустую, что ты не добился того чего ты хотел, превращает смерть во врага, а умирание в самую настоящую муку. Для лого терапии страх смерти относятся прежде всего к пустоте жизни, чем более насыщено мы живём, чем более яркая наша с вами жизнь, тем менее мы боимся смерти. Потому что мы очень многое совершили уже здесь и сейчас.
Известный психотерапевт которого звали Ирвин Ялом скажет однажды что смерть, вернее момент преодоления смерти — это фундаментальный мотив человеческих переживаний. Страх смерти надо признавать, а не избегать его нужно проживать нужно стать с ним лицом к лицу и посмотреть в глаза своему страху и преодолеть его не путем эскапизма не путем бегства от реальности, а путем прихода к каким-то философским духовным религиозным может быть психологическим идеям.
Каким образом понимается смерть в религии
Действительно один из вечных вопросов человечества ответ на который хочет получить каждый это вопрос о том, что будет со мной после смерти что произойдет дальше?
Здесь очень часто мы с вами начинаем путать два различных страха это страх смерти и страх умирания. Страх смерти должен выражаться примерно в таких понятиях как разлука с близкими, то есть смерть — это то что заберёт у меня тех, кого я люблю. Страх умирания — это когда люди боятся и испытывают ужас перед телесными мучениями перед настоящим физическим страданием. Также люди боятся умирать в одиночку. Им важно чтобы в этот момент кто-то был вместе с ними. Страх умирания — это страх неизбежности потери контроля над собой и своей жизнью.
Одной из главных функций религии которую она исполняет уже на протяжении очень многих тысяч лет — это именно объяснение того что будет с человеком после его смерти. На эту тему можно найти очень много трактовок и идей.
Одно из ярчайших представлений о том, что происходит с человеком после смерти дают нам индийские религиозные практики. Одна из ключевых идей индийской религиозной жизни это тема реинкарнации, постоянного переселения в разных вариантах это может быть душа это может быть энергия, как в позднем буддизме. Но в любом случае это то что постоянно возвращается снова и снова в этот бренный мир в котором все живут мучаются и все хотят очень сильно избавиться от этой тягости своего существования.
Христианство подарило нам наиболее развернутую концепцию того что происходит с человеком, когда он покидает этот мир. Наиболее ярким выражением понимания что есть такое потусторонняя реальность могут послужить слова апостола Павла, когда он говорит о том, что, когда умирает близкий нам человек мы не должны скорбеть как неверующие не знающие о том, что смерти как небытия нет, а есть только переход из мира настоящего в вечность.
Понимание смерти в эзотерике
Что такое смерть в эзотерике — это процесс который является обратным рождению процессразвоплощениясознания еслирождение — этовоплощение сознания вданном конкретноминдивидууме, то смерть— это так называемоеразвоплощение.Причемэзотерики подчеркивают, что мыначинаем умирать ссамого рождения иименно наше рождениеявляетсязакономернойпричиной нашей смерти. Одним из известнейших имен в эзотерике является имяАлисы Бейли.Считается чтоона является однимиз вдохновителей движения НьюЭйдж (новая эра). Она написала очень много работ. Одна изсамых известных работ — это «трактат осеми лучах» работа вкоторой она подробнорассказывает, что естьтакое смерть, чтотакое жизнь человека.Она выделяет семь причин,поясняющих почему людибоятся смерти. Их можносуммировать додвух глобальных иглавных страхов. Это ужас от неопределенности,ожидающей нас после смерти содной стороны и сдругой стороны этострах разрыва сфизическим телом скоторой мы по ошибкеотождествляем самихсебя. То есть проблемастраха смерти насамом деле по мнению эзотериков заключается в бытие, в существовании человека до тех пор, пока его сознание будет отождествлять себя с телом. Здесь имеется виду что как только мы осознаем себя душой мы поймем, что смерти нет что есть лишь временный переход на другой план бытия в процессе вечной эволюции нашей души. Здесь очень важная проблема, которую они для себя ставят она заключается в следующем.Дело в том, что в момент смерти у многих людей происходит блокировка сознания, то есть это означает мы перестаем помнить свои прежние воплощения и это значит, что при следующем акте нашего воплощения нашего рождения мы конечно же не помним все наши прошлые заслуги все наши прошлые достижения, они переходят из пласта сознания в пласт подсознание. Алиса Бейли говорит люди умирают только один раз и очень ветрено подходят к этой проблеме. В общем-то условия бессмертия простое по мнению эзотериков оно заключается в следующем это добиться полной ясности сознания в момент смерти.
[media=https://youtu.be/535mUvALfy0]
Понимание смерти в науке
Одна из самых главных проблем которая стоит перед учеными это проблема доказательства потустороннего мира. Это означает что потусторонний мир полностью лишён любых физических характеристик. Наука оперирует только фактами и доказательствами она не может с экспериментальной точностью установить существование потустороннего мира и поэтому смерть рассматривается как распад тела, а жизни после смерти не анализируются она даже не берется в качестве предмета исследования потому что возможность существования души невозможно никоим образом описать и зафиксировать. Тем не менее в науке есть дисциплина под названием танатология, то есть наука о смерти. В рамках этой дисциплины изучаются совершенно обыденные феномены касающиеся смерти такие как например динамика механизма умирания или причины смерти, или состояние организма человека. Время не стоит на месте и сегодня смерть становится таким же объектом для научных исследований, как и сама жизнь. Смерть — это закономерное завершение жизни поэтому сегодняшние ученые изучают так называемые терминальные состояния перед смертью патологические состояния, характеризующие распад всех функций в организме. Всем хорошо известен термин клиническая смерть по-другому называется последний этап умирания или перерыв непрерывности, то есть это еще не смерть, но уже не жизнь. Именно проблема клинической смерти породила такие двойственные отношения к тому что есть такое потусторонний мир. Появилось очень много книг и очень много людей которые по-настоящему уверены в том, что те видение голоса и образы, которые видит человек находящийся в состоянии клинической смерти это образы потустороннего мира. Мы наблюдаем свое тело выходя из него мы наблюдаем действие врачей, мы чувствуем покой и гармонию, и умиротворенность. Но с другой стороны есть мнение что всё это последнее сигналы умирающего организма, обусловленные обильной гипоксией. Наука пока только изучает сам феномен смерти сконцентрировавшись именно на патологических состояниях смерти, но смерть как переход между мирами, современная наука не рассматривает.
Феномен смерти в философии
Наиболее два ярких имени которые вошли в историю философии это Мартин Хайдеггер и Альбер Камю. Люди, которые предложили диаметрально противоположные подходы к тому что из себя представляет смерть.
По мнению Хайдеггера именно, смерть является тем что придает нашей с вами жизни смысл. Жизнь человека по мнению Хайдеггера может быть сформирована именно благодаря смерти, потому что если мы спрашиваем себя, что значит быть, что значит я есть? Я неизбежно впадаю говорит Хайдеггер, в совершенно непреодолимую тавтологию, то есть слово быть определяется через есть через существовать через схожие понятия. В конце концов слово жизнь или слово бытие оказывается вообще не определимым. Тем ни менее Хайдеггер приближается к пониманию того как может быть понято наше существование, и он говорит есть два вида существования. Это существование с одной стороны вещей самих по себе эти вещи существуют совершенно автономно они равнодушны к существованию другого они просто есть. А с другой стороны говорит Хайдеггер есть существование человека, то есть того, кто понимает и осознает свое собственное существование, кто понимает и осознает, что я есть. Быть по мысли Хайдеггера это именно понимать, то есть придавать значение тому что есть. Таким же образом у Хайдеггера мы с вами осознаем свое собственное существование, а именно благодаря феномену смерти в котором нам вдруг однажды открывается что человека может просто не быть. Быть живым по своей сути это означает существовать всегда. Истина существования человека — это осознание своей смертности.
Философ и мыслитель которого звали Альбер Камю тоже сформулировал свое понимание что такое смерть правда иначе чем Хайдеггер. Дело в том, что Камю не анализирует сам феномен смерти. Он говорит, что смерть — это то что обессмысливает жизнь,но самый главный исамый основной вопросвсей философии помысли Камю заключаются вследующем: Нужнопонять и решить длясебястоит ли жизнь тогочтобы мы с вами еёпроживали либо нет. Иответить на этотвопрос это означаетответить нафундаментальныйвопрос философии,то есть другимисловами мы должны длясебя разобратьсястоит ли жизнь тогочтобы её проживать илинет. Здесь напервом планеестественно проблемасамоубийства и еще вболее глубокомформатеэто проблема ценностижизни человека. Камю хочет понять для себя почему некоторые нормальные люди, которые не являются безумцами или глупцами однажды предпочитают покинуть жизнь, почему они совершают самоубийство? Философ будет убежден в том, что самоубийство, решение покончить собой это признание человека в том, что жизнь сделалась непонятной бессмысленной абсурдной. Человек стал чувствовать себя посторонним в этом мире. В общем-то размышляя о том, что из себя такое жизнь человека, Камю приходит к интересному выводу. Однажды в какой-то определенный момент времени мы вдруг с вами понимаем, что миру до нас нет совершенно никакого дела что мир всегда не то что мы о нем думаем. Мы чисто по-человечески пытаемся придать миру, какой-то смысл которого на самом деле нет. Если бы мир был понятен говорит Камю или более того если бы он мог любить нас, то мыслям о самоубийстве вообще не было бы места в жизни человека. Камю говорит, что абсурден не мир сам по себе мир сам по себе вне разумен он вне рационален он нейтрален. Абсурдно чувство человека примирить то что он думает об этом мире и отношение мира к нему.И вот как раз-таки мир все время молчит, и мы натыкаемся на эту стену молчания, мы не можем ее пробить. В конце концов мы находимся в ситуации постоянного, тотального абсурда. Камю говорит о том что есть человек, который связан с абсурдом и мир который также связан с абсурдом. То есть человека и мир роднит в конечном счете чувство абсурда, чувство осознания абсурдности нелепости ситуации. Это чувство держится только на противостоянии мира и человека, которое исчезает если исчезает хотя бы одна из сторон, либо человек, либо мир. Можно отвернуться от мира, уйти внутрь самого себя с помощью алкоголизма или наркомании, или какого-то другого безумия. Можно устранить самого себя, но самоубийство по мнению Камю — это не решение проблемы потому что осознание абсурдности вот этого мира его фарса осознание абсурдности того что ты хочешь, чтобы мир в лице другого человека относился к тебе с пониманием и любовью, это осознание делает человеку честь потому что к нему приходит ясное понимание и ясное осознание того что существование бессмысленно. Именно это очень важно для человека, потому что в следующий момент после осознания проявится бунт, протест против такого мира такого отношения такого абсурда. Бессмысленность существования только подчеркивает величие отдельного человека, который научился сумел конце концов по-человечески жить в этом мире. То есть человек сумел противостоять вот этому миру хотя бы внутри самого себя!
СМЕРТЬ — Новая философская энциклопедия
СМЕРТЬ – прекращение жизни, естественный конец единичного живого существа или насильственное умерщвление не только индивидов, но и целых видов животных и растений в силу экологических катастроф и хищнического отношения человека к природе. Поскольку человек, в отличие от других живых существ, сознает свою смертность, смерть выступает для него как конститутивный момент его жизни и мировоззрения. В этом плане – с точки зрения осознания факта и смысла смерти как завершающего момента человеческой жизни – смерть гл.о. и рассматривалась философией.
Отношение к смерти во многом определяет формы религиозных культов. Напр., для древних египтян земное существование человека выступает как подготовка к загробному бытию. Отсюда – культ мертвых, построение и украшение гробниц, жилищ мертвых, искусство бальзамирования и т.д. На Востоке «обживание» факта смерти выражается в культе предков: древние японцы верили в то, что человек после смерти продолжает существовать в своих потомках и только при отсутствии их умирает окончательно. По мере ослабления родственных и общинных связей смерть все больше переживается как неотвратимая собственная смерть, и культ предков держится не столько на непосредственном чувстве, сколько на традиции. Тем не менее даже в наше время возникают попытки преодолеть трагизм смерти с помощью возрожденного культа предков (напр., идея воскрешения мертвых отцов средствами современной науки у Η.Φ.Федорова).
В большинстве древних культур отношение к смерти имеет эпический характер (важное исключение составляет аккадский эпос о Гильгамеше, ранняя версия которого относится к 2-му тысячелетию до н.э., а наиболее полная – к 7–6 вв. до н.э.). Иное, трагическое отношение к смерти возникает в т.н. «осевую эпоху» (Ясперс) и характерно для новых религий – буддизма в Индии, зороастризма в Иране, иудаизма (особенно эпохи пророков), даосизма в Китае, религиозно-философского движения в Греции 7–4 вв. до н.э. (в частности у орфиков и пифагорейцев).
Эти духовные явления свидетельствовали об обострившемся чувстве личного бытия. В античности одной из попыток преодолеть страх смерти было учение Сократа, который, согласно Платону, считал, что «те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью» («Федон», 64 А). Платон воспринял орфико-пифагорейское представление о том, что смерть есть отделение души от тела, освобождение ее из «темницы», где она пребывает в своей земной жизни. Душа и тело изначально принадлежат двум разным мирам – душа происходит из вечного и неизменного мира идей, куда она и возвращается после смерти тела, последнее же превращается в прах и тлен, которому оно с самого начала принадлежало. Учение Сократа, Платона, неоплатоников о бессмертии души впоследствии, хотя и в преобразованном виде, воспринимается христианством и на многие века становится определяющей традицией в европейской жизни.
Другое отношение к смерти складывается в стоицизме и особенно в эпикурействе. Стремясь, как и Сократ, освободить человека от страха смерти, стоики указывают на ее всеобщность и естественность: все вещи в мире имеют конец, и это так естественно, что неразумно бояться смерти. Эпикур приводит такой довод: смерти не следует страшиться, ибо человек с ней «не встречается»: когда человек есть, смерти нет, а когда приходит смерть, человека уже нет, поэтому смерти не существует ни для живых, ни для умерших. Несмотря на то, что по своему содержанию платонизм и эпикурейство противоположны, их объединяет специфически греческий рационализм в самом подходе к факту смерти, связанный с пониманием бытия как вечно равного себе космоса [КОСМОС]. Последний или пребывает в неподвижности, как у элеатов или Платона, или совершает циклические изменения в вечно повторяющемся ритме (Гераклит, стоики). Поэтому опору для человека перед лицом смерти греческая философия ищет или в вечности самого круговорота бытия (учение о переселении душ, см. Метемпсихоз [МЕТЕМПСИХОЗ]), или в сознании роковой неизбежности этого круговорота, в смиренном и разумном приятии его естественности и неотменимости. «Нельзя быть счастливым, когда желаешь того, что невозможно… …Кто желает невозможного, тот раб и глупец, восстающий против своего хозяина –Бога. Хозяин наш желает, чтобы мы были счастливы; но для этого мы должны помнить, что все родившееся должно умереть…» (Эпиктет. В чем наше благо? – Римские стоики. Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. М., 1995, с. 217).
По-иному осмысляется факт смерти в иудаизме и христианстве. В Ветхом Завете, правда, присутствует характерное для древних культур отношение к смерти как завершению пути конечного существа: так воспринимается смерть патриарха Авраама: «И скончался Авраам, и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью, и приложился к народу своему» (Быт. 25.8). Но поскольку человек понимается здесь не как природное, а как сверхприродное существо, ведущее диалог с Богом, то появляется и новое отношение к смерти как каре, постигшей человека вследствие грехопадения: «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих» (Прем. 1.13), «Бог создал человека для нетления…, но завистью диавола вошла в мир смерть» (Прем. 2. 23–24). Смерть, т.о., указывает на присутствие греха в тварном мире: по отношению к грешникам смерть есть не просто их естественная участь, но наказание за грехи. Стремление преодолеть бессмысленность вечного природного круговорота приводит – особенно в позднейших книгах Ветхого Завета, у пророков – к возникновению веры в грядущее эсхатологическое царство, когда «поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа своего по всей земле» (Ис. 25.8). Человек, т.о., не может спасти себя от смерти, это под силу только Богу. Христианство заимствует от иудаизма отношение к смерти как наказанию за человеческую греховность. В Новом Завете обостряется драматическое переживание смерти как конца личного бытия, и в центре оказывается тема спасения человека – преодоление смерти Богочеловеком Христом, своей крестной смертью искупившим грехи человечества и чудом своего воскресения положившим конец господству смерти. Поскольку люди «причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, т.е. диавола и избавить тех, которые от страха смерти чрез всю жизнь были подвержены рабству» (Евр. 2.14–15). Христос стал «первенцем из мертвых» (Откр. 1.5), и в этом залог бессмертия и воскресения во плоти для всех верующих христиан. Чудо воскресения Христа, неприемлемое для иудаизма, соединило в себе ветхозаветный супранатурализм с напряженным переживанием конечности человеческого существования на рубеже старой и новой эры.
Вместе с процессом секуляризации, начавшемся в эпоху Возрождения и углубившемся в эпоху Просвещения, складывается пантеистическое мировосприятие, опирающееся отчасти на античную философию, особенно неоплатонизм и стоицизм, а отчасти на оккультно-магическую и гностико-герметическую традицию (Г.К.Агриппа, Парацельс, Дж.Бруно). Пантеизм, реализовавшийся в учениях Спинозы, Фихте, Гегеля, Гете и др., ведет к отрицанию трансцендентности Бога и христианского понимания смерти как перехода из имманентного в трансцендентный мир. Смыкаясь с Просвещением, пантеизм перемещает центр тяжести с веры на разум. По словам Спинозы, «человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни» (Избр. произв., т. 1. М., 1957, с. 576).
В 18–19 вв. развитый пантеистической философией принцип имманентизма с его перенесением смыслового центра на посюсторонний мир трансформировался Просвещением в идею прогресса, развитую в двух вариантах – позитивистском (Конт, Спенсер) и идеалистическом (Фихте, Гегель). Идея прогресса соединила в себе иудаистски-христианское понимание мира как истории, движения к будущему, через которое получает смысл настоящее, с пониманием мира как природы, а человека – как принадлежащего этому миру чувственного существа, наделенного разумом. Кризис этой идеи привел к распадению слившихся в ней тенденций: с одной стороны, в лице Шопенгауэра, Ницше, Эд.Гартмана и др. восторжествовал натурализм, с другой – устремление к раннехристианской традиции (Кант, Кьеркегор, К.Барт). Первое направление, опиравшееся на позитивизм и философию жизни [ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ], тяготело к «дионисийству» с его культом эроса и смерти, выступавшей в конечном счете как завершающий момент вакхического восторга и окончательного слияния с темной праосновой бытия. Шопенгауэр, правда, признав бытие темной стихией иррациональной воли, отверг его и увидел единственный для человека выход из бесконечного бега по кругу вожделений и страданий неутоленной воли в отказе от участия в круговороте жизни и погружении в нирвану небытия. Напротив, Ницше полностью принял жизненную стихию во всей ее ничем не сдерживаемой мощи, отбросив как губительную иллюзию не только веру в потусторонний мир, но и моральные ценности, сковывающие энергию сильной личности – «сверхчеловека». Ницшеанское мироощущение воспроизводится в 20 в. – в разных вариантах – Шпенглером, Ортегой-и-Гассетом, Сартром, Камю и др. Другая ветвь натуралистического направления развивается фрейдизмом (в большей степени акцентировавшим, однако, позитивистский мотив), в основе которого лежит интуиция внутренней связи эроса и смерти.
Противоположным этому направлением, выделившимся с ослаблением веры в прогресс, оказалась христианская традиция, по большей части протестантской ее ветви. Эта традиция представлена диалектической теологией [ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ](К.Барт, Р.Бультман, П.Тиллих), немецким и русским вариантами экзистенциализма [ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ](ранний М.Хайдеггер, К.Ясперс, Л.Шестов, Н.А.Бердяев), а также М.Бубером, Г.Марселем и др. Опираясь на Кьеркегора, представители этого направления пытаются вернуться к раннему христианству (а Шестов и Бубер – к Ветхому Завету), позволявшему человеку переживать свою смерть как религиозное таинство соединения трансцендентного (божественного) и имманентного (человеческого). Хотя смерть и выступает как нечто абсурдное для человека, руководящегося разумом «мира сего», но это не абсурд Камю и Сартра: он возникает не от бессмысленности бытия, а от трансцендентности и скрытости его смысла от человека. Познать его нельзя, в него можно только верить. Между двумя мирами нет моста, и от одного к другому можно только прыгнуть, не зная наперед, не провалишься ли при этом в «пропасть».
Среди философов 20 в., рассматривавших смерть как важнейший конститутивный момент человеческого сознания и человеческой жизни вообще, необходимо особенно выделить М.Шелера и Хайдеггера. Шелер попытался применить метод феноменологии, чтобы показать, как в имманентном мире сознания переживается «трансценденция», т.е. как смертность человека, его конечность определяет всю структуру его теоретического мышления, его созерцания и деятельности. В качестве момента, конституирующего сознание человека, Шелер берет не сам эмпирический факт смерти, а переживание его на протяжении всей человеческой жизни (см. M. Scheler. Schriften aus dem Nachlaß, Bd. 10. В., 1957, S. 12). Тезис Шелера о том, что только вернувшись к существованию перед лицом смерти, человек обретает и смысл жизни, освободившись от ложных целей и деятельности, которой наполняет его жизнь индустриальная цивилизация, выступает у Хайдеггера в учении о «подлинном» существовании человека – перед лицом смерти, и «неподлинном», при котором человек погружается в мир безличного «man», где умирают другие, но никогда – он сам, получая иллюзию бессмертия и «забывая» о смерти как последней возможности человеческого существования (М. Heidegger. Sein und Zeit. Tüb., 1960, S. 237). Указывая на то, что человек как конечное существо есть «бытие-к-концу», «бытие-к-смерти», Хайдеггер, однако, дистанцируется от Шелера, укореняющего человеческую личность в надмирном Боге: «заброшенный» в мир, человек перед лицом смерти у Хайдеггера предельно одинок. И не случайно ранние работы Хайдеггера были истолкованы в атеистическом духе французскими экзистенциалистами – Сартром и Камю.
Тема смерти занимает важное место в русской литературе, поэзии и религиозной философии 19–20 вв. – в творчестве Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, В.С.Соловьева, С.Н.Трубецкого, С.Н.Булгакова, Л.Шестова и др. Нельзя не отметить, что творчество Толстого (особенно его «Смерть Ивана Ильича») оказало сильное влияние на немецкую и французскую мысль 20 в. и, в частности, на осмысление смерти как конститутивного момента человеческого сознания.
Литература:
1. Фролов И.Т. О смысле жизни, о смерти и бессмертии человека. М., 1985;
2. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997;
3. Benz Ε. Das Todesproblem in der stoischen Philosophie. Stuttg., 1929;
4. Morin E. L’homme et la mort dans l’histoire. P.,1952;
5. Rahner К. Zur Theologie des Todes, 2 Aufl. Freiburg, 1958, Choron, Der Tod im abendländischen Denken. Stuttg., 1967;
6. Landsberg P.L. Die Erfahrung des Todes. Fr./M., 1973.
П.П.Гайденко
Источник:
Новая философская энциклопедия
на Gufo.me
Значения в других словарях
- смерть —
О времени наступления смерти; о ее неизбежности. Безвременная, беспощадная, близкая, быстротечная, верная, внезапная, грозная, грядущая (устар. поэт.
Словарь эпитетов русского языка - смерть —
СМЕРТЬ, и, мн. и, ей, ж. 1. Прекращение жизнедеятельности организма. Клиническая с. (короткий период после прекращения дыхания и сердечной деятельности, в к-рый ещё сохраняется жизнеспособность тканей). Биологическая…
Толковый словарь Ожегова - Смерть —
I прекращение жизнедеятельности организма; закономерная и неизбежная заключительная стадия существования индивидуума. У теплокровных животных и человека связана прежде всего с прекращением дыхания и кровообращения.
Медицинская энциклопедия - смерть —
сущ., ж., употр. наиб. часто (нет) чего? смерти, чему? смерти, (вижу) что? смерть, чем? смертью, о чём? о смерти; мн. о смерти, (нет) чего? смертей, чему? смертям, (вижу) что? смерти, чем? смертями, о чём? о смертях…
Толковый словарь Дмитриева - Смерть —
Это слово имеет в Библии два значения: «состояние, наступающее по завершении земной жизни», а также «почти персонифицир. описываемая сила, к-рая приводит к этому состоянию». I. Обычно под…
Библейская энциклопедия Брокгауза - смерть —
до смерти. Смертельно. Смерть. (хочу, люблю, боюсь) — иноск.: очень, то есть хоть умереть (если не будет), сильно, ужасно, страшно, как смерть (бояться) Ср. Смертная охота (иноск.) — очень хочется. Ср. Доктор, батюшка, спасите: Смерти до смерти боюсь.
Фразеологический словарь Михельсона - смерть —
сущ., кол-во синонимов…
Словарь синонимов русского языка - смерть —
Прекращение или отсутствие жизни, отделение души от тела. Смерть не была создана Богом. Сотворив человека (Адама) прекрасным, Бог лишь предупредил его, что он умрет, если проявит непослушание, отойдет от заповеди Божией, оставит Бога.
Библейский словарь Вихлянцева - Смерть —
Смерть, страсть, страх, ужас. Среди […] типов беспредложно-отыменных наречий, соотносительных с формами существительного, [выделяется…
Историко-этимологический словарь - смерть —
Смерть/.
Морфемно-орфографический словарь - смерть —
Прекращение жизнедеятельности организма, имеющее необратимый характер. У одноклеточных организмов (напр., простейших) смерть проявляется в форме деления, приводящего к прекращению существования данной особи и появлению вместо неё двух новых.
Биология. Современная энциклопедия - смерть —
Ж., род. п. -и, укр. смерть, блр. смерць, др.-русск. съмьрть, ст.-слав. съмрьть θάνατος (Остром., Клоц., Супр.), болг. смърт, сербохорв. смр̏т, род. п. смр̏ти, словен. smr̀t, род. п. smȓti, чеш. smrt, слвц. smrt᾽, польск. śmierć, в.-луж. smjerć, н.-луж.
Этимологический словарь Макса Фасмера - смерть —
смерть I ж. 1. Прекращение жизни, гибель и распад организма. 2. перен. Полное прекращение какой-либо деятельности; конец. II нареч. простореч. Очень сильно, в высшей степени (о чем-либо неприятном, нехорошем для кого-либо). III предик. простореч.
Толковый словарь Ефремовой - смерть —
***** Рылеев. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать.» (посл.) «На миру и смерть красна.» (посл.). | перен. Гибель, прекращение, уничтожение (·книж. ). Социализм несет смерть капиталистическому миру. 2. в знач. нареч., только ед.
Толковый словарь Ушакова - СМЕРТЬ —
СМЕРТЬ — в науке — естественное и необратимое прекращение жизнедеятельности биологической системы. В философии смертность человека рассматривается не столько как природный, сколько как социальный феномен, требующий рационального восприятия и осмысления.
Новейший философский словарь - смерть —
Одно из центральных понятий судебной медицины; представляет собой ступенчатый процесс, простирающийся от жизни до биологической с. (необратимого прекращения жизнедеятельности организма). в настоящее время медицина признает…
Большой юридический словарь - СМЕРТЬ —
Мифы о происхождении С. встречаются почти у всех народов. Эти мифы весьма разнообразны, но почти повсюду подчинены общим законам мифологического мышления.
Мифологическая энциклопедия - смерть —
Прекращение жизнедеятельности организма, гибель его как обособленной целостной системы. У многоклеточных организмов С. особи сопровождается образованием мёртвого тела (у животных — трупа).
Биологический энциклопедический словарь - Смерть —
(Мавет) Многие библейские стихи убедительно свидетельствуют, что еще в период Праотцев господствовала вера в то, что мертвые не исчезают совершенно, но после С. человек покоится со своими предками, а душа его продолжает существовать вне тела.
Энциклопедия иудаизма - СМЕРТЬ —
СМЕРТЬ — прекращение жизнедеятельности организма, гибель его. У одноклеточных организмов (напр., простейших) смерть особи проявляется в форме деления, приводящего к прекращению существования данной особи и возникновению вместо нее двух новых.
Большой энциклопедический словарь - смерть —
СМЕРТЬ, -и, ж. 1. Некрасивая женщина. Ишь ты, на какой смерти женился, некрофил. 2. Что-л. неприятное, отталкивающее. Я в такой смерти не пойду (о некрасивой одежде). 3. в зн. межд. Выражает любую эмоцию.
Толковый словарь русского арго - смерть —
СМЕРТЬ ж. (мереть), смёртушка, моск. тамб. смерётка, смерёточка, смерётушка, смерёдушка, новг. олон. арх. конец земной жизни, кончина, разлучение души с телом, умирание, состояние отжившего.
Толковый словарь Даля - смерть —
-и, род. мн. -ей, ж. 1. биол. Прекращение жизнедеятельности организма и гибель его. Физиологическая смерть. Смерть клетки. Смерть растения. 2. Прекращение существования человека, животного. Скоропостижная смерть. Ранняя смерть.
Малый академический словарь - смерть —
Индоевропейское – mъr- (мор, умирать, смерть). Общеславянское – sъmъrtь (смерть). Слово «смерть» известно с древнерусской эпохи (XI в.) в форме «съмьрть».
Этимологический словарь Семёнова - смерть —
Общеслав. Образовано с помощью приставки съ- в значении «хороший» (см. свобода, счастье и пр.) от мьрть «смерть», в чешск. яз. еще известного (ср. чешск. mrt), производного посредством суф. -ть от *mьrǫ, merti (> мру, мереть). См. мертвый.
Этимологический словарь Шанского - смерть —
СМЕРТЬ — БЕССМЕРТИЕ Смертный — бессмертный (см.) В нас есть суровая свобода: На слезы обрекая мать, Бессмертье своего народа Своею смертью покупать. К. Симонов. Слава. Внимают юноши строфам про смерть, а сердцем слышат: бессмертье. Маяковский.
Словарь антонимов русского языка - смерть —
Смертный грех 1) в религиозных представлениях — грех, к-рый нельзя искупить, к-рый влечет за собою вечную муку в загробной жизни (церк.). ► Семь смертных грехов. 2) перен. очень большой порок, непростительный проступок (разг. шутл.).
Фразеологический словарь Волковой - смерть —
Кончина, успение, гибель, конец, казнь До гроба, до гробовой доски, по гроб, до самой смерти «Я в чужбине гроб найду» Жуковский Дни его уж сочтены, он одной ногой в гробу, он в гроб смотрит…
Словарь синонимов Абрамова - СМЕРТЬ —
СМЕРТЬ — англ. death; нем. Tod. Необратимое прекращение жизнедеятельности организма, неизбежная заключительная стадия его существования.
Социологический словарь - смерть —
орф. смерть, -и, мн. -и, -ей
Орфографический словарь Лопатина - Смерть —
Прекращение жизнедеятельности организма и вследствие этого — гибель индивидуума как обособленной живой системы, сопровождающаяся разложением белков (См. Белки) и других биополимеров (См. Биополимеры), являющихся основным материальным субстратом жизни (См.
Большая советская энциклопедия - смерть —
• Безглазая (Голен.-Кутузов, Сологуб). • Беспощадная (Данилин). • Блаженно-страшная (Брюсов). • Белая (Бальмонт, Олигер). • Жадная (Голен.-Кутузов). • Злая (Буренин). • Костлявая (Крачковский). • Лютая (Полежаев). • Медлительно-обманная (Бальмонт).
Словарь литературных эпитетов - СМЕРТЬ —
СМЕРТЬ, прекращение жизнедеятельности. По традиции в медицине смерть считается наступившей при прекращении биения сердца. Однако современные методы реанимации и поддержания жизни позволяют иногда вернуть к жизни даже людей…
Научно-технический словарь - смерть —
СМЕРТЬ -и; мн. род. -тей, дат. -тям; ж. 1. Биол. Прекращение жизнедеятельности организма и гибель его. Констатировать с. Физиологическая с. С. клетки. С. растения. Биологическая…
Толковый словарь Кузнецова - смерть —
Образовано посредством приставки съ от мьрть – «смерть». Поскольку значение приставки с – «хороший», то буквальное значение слова смерть – «естественная, своя смерть».
Этимологический словарь Крылова - смерть —
Смерть, смерти, смерти, смертей, смерти, смертям, смерть, смерти, смертью, смертями, смерти, смертях
Грамматический словарь Зализняка - смерть —
СМЕРТЬ, необратимое прекращение жизненных функций организма, характеризующее гибель индивидуума. В основу совр. представлений о С. положена высказанная…
Ветеринарный энциклопедический словарь - смерть —
• подлинная ~
Словарь русской идиоматики - Смерть —
Смерть бывает двоякая: телесная и духовная. Телесная смерть состоит в том, что тело лишается души, которая оживляла его, а духовная в том, что душа лишается благодати Божией, которая оживляла высшею духовною жизнью.
Библейская энциклопедия архим. Никифора
философия жизни и философия смерти
КУЛЬТУРА..01.05.2016 12:12
И.Н. В чем состоит философия жизни и философия смерти?
ММ Жизнь в физическом теле – это чистилище для человеческой души, которая должна не только пройти весь путь по исправлению ошибок прошлого рождения, но и накопить новый багаж для нового воплощения. Постоянное ныряние в материю человеческого духа необходимо для того, чтобы он постепенно раскрывал в себе все потенциалы Абсолютного Света, ведь он является не просто подобием Бога Абсолютного Света, а Его Образом. Содержание в человеческом духе потенциала БЕЗПРЕДЕЛЬНОГО СВЕТА говорит о том, что ему необходимо возрастать в своём духе так же безпредельно, вырастая на самых разных планетах, с разным уровнем вибрационного фона самих планетарных комплексов, переходя с одного на другой, выходя за рамки существующей Солнечной системы, для того чтобы продолжить своё восхождение уже в Огненных мирах Вселенной.
Рост и просвещение человеческого духа должно осуществляться в каждую минуту его жизни на Земле, а жизненные впечатления должны запечатлеваться на магнитной матрице его духа и становиться теми нетленными ценностями, о которых говорил ещё Иисус Христос. Копить сокровища нетленные – это означает копить СОЗНАНИЕ, просветлять его каждым делом, каждой минутой, каждой мыслью. Ни один час жизни в физическом теле, ни одна минута не должны быть потеряны человеком просто так. Жизнь в бездумье, в полубезсознательном состоянии, которую ведёт сейчас множество людей, это погибель для души, её деградация, потому что даже если просто стоять на месте можно безвозвратно отстать от эволюционных процессов Планеты, а уж если ещё и сознательно деградировать – это означает выбрать путь инволюции и погибель вместе с системой тьмы, которая уже убирает свои щупальца практически отовсюду, где раньше была полноценной хозяйкой.
Смысл и философия человеческой жизни заключается в том, чтобы просвещать сознание от зачатия до глубочайшей старости и уходить в тонкие миры в полном сознании, чтобы, побывав у себя Дома в небесах обетованных, вновь вернуться в «чистилище» Физического плана бытия и вновь накопить в нём как можно больше впечатлений.
Философия смерти заключается в том, чтобы родиться в Тонкий мир, выйдя из тела физического, оставив его, как оставляют изношенную одежду. Легкий и радостный выход из физического тела осуществляют только те люди, которые не соединяли свой дух с вибрациями физического тела. Они выходят в тонкие миры так же легко как засыпают каждый день с той лишь разницей, что обратно уже не возвращаются.
Если люди ставят под сомнение свою высокую природу, то их души становятся такими грубыми, как и их тела, ассоциируют себя с физическим телом и после смерти их слепая и глухая душа либо топчется вокруг умершего тела, либо отправляется в нижние чистилища Тонкого мира. Там такие души пытаются выстраивать свои локалы, похожие на деревни с кучей лачуг, либо на предприятия-монстры, либо на общежития и больницы.
Там в условиях, приближенных к земным, эти души продолжают своё пребывание до новых воплощений, чтобы, вернувшись, дать себе ещё один шанс для восхождения сознания. Условия их жизни бывают столь узкими, что необходимость все же подумать о Высшем Свете иногда посещает их и в самые тягостные моменты, они всё же продвигают себя к Свету, любо окончательно падают в глубины инволюции. Жизнь и смерть – это явления одного порядка, потому что жизнь начинается с рождения человека из утробы матери, а смерть начинается с рождения человека из физического тела в Миры тонкой структуры. Значит и жизнь, и смерть — это всегда рождение в круговороте, что делает их одинаково важными событиями для восходящего духа в беспредельности.
И.Н. Является ли жизнь потоком информации, а Свет – есть сама информация?
ММ Разумно-электромагнитные поля, которые составляют Иерархию Света, одновременно являются и ЭНЕРГИЕЙ и ИФОРМАЦИЕЙ. Поэтому их иногда называют ЭНЕРГОИНФОРМАЦИОННЫМИ потоками или полями. Если современная наука пока ещё не принимает мысли о том, что любой свет является разумным, то это дело времени. Вскоре учёными будет вполне освоена мысль о том, что каждый вибрационный процесс, на любом уровне бытия, содержит в себе закодированную информацию, которая оказывает воздействие на окружающий мир.
Так можно считывать вибрацию стихий, воздуха, воды, земли, огня и эфира, а затем расшифровывать по ним информацию, которую дают их производные. Вода какой-то определенной реки в матрице основной стихии Воды выдаст определённую информацию о своём состоянии как криптограмма, наложенная на хаос букв, выявляет упорядоченный текст, так и базовая вибрация определенной стихии упорядочивает информацию от природного комплекса.
Точно так же можно считывать информацию, идущую из Космоса. Для её упорядочивания просто необходимо найти исходную матрицу – универсальную составляющую всех планетарных комплексов, которая заложена в галактической матрице от Сотворения. Более высокие цивилизации, уже давно считывают таким образом, информацию с ЛЮБОЙ планеты, даже не подлетая к её поверхности. Человек так же давно уже имеет возможность считывать информацию с окружающего мира, но делает он это неосознанно и стихийно.
До тех пор, пока люди не поймут всех особенностей своего человеческого строения, они не смогут использовать все свои потенциалы. А они весьма велики, если учесть, что человек — самое привилегированное существо на Планетарном комплексе. Даже Высшие Иерархи Сил и Властей Планетарного комплекса не имеют возможности эволюционировать в своём сознании Безпредельно. Эта привилегия дана только человеку.
Жизнь человека состоит в том, чтобы войти в Физический мир со всей накопленной в прежние времена потенциалом информации, записанной на его матрице в виде световых полос спектра, отраженных в его развернутом геноме. Далее его цель — пробудить в себе все доселе имеющиеся потенциалы и наработать как можно больше новых. Каждый день, пропущенный в реалиях повседневности, делает физическую жизнь безсмысленной и даже вредной, потому что тот, кто не развивается, тот уже деградирует.
Обидно придти в этот мир и растерять свои нетленные богатства, накопленные в прежние жизни, а многие люди в настоящее время делают это бездумно и постоянно. И так, если световые накопления на матрице духа и есть тот информационный код, который делает человека человеком и отличает каждого из них друг от друга, значит именно Свет и является живой и разумной информацией. Явление Света абсолютно во всех творениях говорит лишь о том, что все творения имеют разумно-электромагнитную или энергоинформационную природу, а значит, мир наполнен информацией, и жизнь, проведенная в Физическом плане, напитывает информацией всё живое.
Эволюция сознания – это энергоинформационное преображение световой матрицы духа с целью её расширения во все новые энергоинформационные поля, которые составляют из себя Иерархию Света – высшие и низшие Иерархи, поддерживающие неразрывную связь на протяжении всех уровней творения от абсолютной тьмы до Безпредельности. Рост сознания в сознании одного Иерарха, заканчивается свободным переходом в сознание другого.
Так, если древним людям было необходимо общаться с духами Природы, то в настоящее время сознание современного человека 4 расы может уже войти в сознание Абсолютного Света своей Солнечной системы с тем, чтобы через него прикоснуться к новому уровню высшего разума и его энергоинформационному полю за пределами системы. Закон Жертвы, Закон Иерархии, Закон Любви и Закон Свободы Воли позволяет делать человеку энергоинформационные скачки в развитии своего сознания.
Такими примерами могут послужить многие индийские йоги, которые выбирают путь восхождения Духа и полный отказ от своих телесных потребностей, чтобы раз и навсегда вырваться из пределов Планетарного комплекса. Их восхождение происходит за счёт постоянного считывания информации с полей высших Иерархов Света и приобщение к их уровням сознания. Тогда магнитные связи, восходящего человеческого духа, становятся такими сильными, что его Дух буквально уносится из пределов спирали повторных рождений.
Абсолютный Свет в Безпредельности – это Иерархия взаимозависимых энергоинформационных полей, которые принято назвать Иерархией Разума в Безпредельности. Именно их сознание, соединённое в единую цепь, создаёт явление Света для всех последующих за ними творений Света сознания Высшего Иерарха Планетарного комплекса под названием Земля, в соединении с Энергоинформационным полем высшего Иерарха Солнечной системы и есть та энергетическая среда, в которой живёт и эволюционирует весь Природный комплекс, и вся человеческая цивилизация.
Магниторезонансные связи Логоса планеты Земля с Логосом Солнца создаёт условия для образования дополнительной энергии на всех уровнях Планеты. Так, Видимый белый Свет, который освещает Планету с солнечной стороны, не идёт из Космоса от Солнца, а образуется на месте наложения поля Логоса Земли на поле Логоса Солнца, а поскольку видимые лучи не проникающие, то и видны они только со стороны, освещённой Солнцем. Другое дело со сферами, которые могут иметь проникающее значение.
Так, жёсткие проникающие энергии высоких слоев атмосферы также образуются на месте, а не являются лучами из Космоса. Магниторезонансовые связи двух относительно зависимых полей создают энергии в полном соответствии с вибрационными условиями на каждой из взаимодействующих сфер. Так, инфракрасные сферы также имеют свою вибрацию не от давления земной коры, а именно от магниторезонансных связей соответствующей сферы Планетарного комплекса с такой же сферой Солнечного комплекса.
Таким образом, все дополнительные энергии, которые нужны для жизни и эволюции всех творений на Планете, не идут из Космоса, а образуются на месте от взаимодействия магнетизма, а значит, ЛЮБВИ Логоса Земли с Логосом Солнца. Если учесть, что без видимого белого Света жизнь на Земле была бы невозможна, то это значит, ничего не сказать. Без последовательного прибавления все новых энергоинформационных уровней, коими являются все энергетические сферы Планеты, нет эволюции самого Логоса планеты, а значит всего живого на Земле. Вот почему силам тьмы всегда невыгодно чтобы Планетарный комплекс выходил из-под их контроля.
И.Н. В чем назначение культуры и её основные задачи?
ММ Культурное пространство каждого из народов формируется за счёт сложения всех психических энергий определенного уровня в единое накопление. Языковая среда данной культуры создаёт матрицу соответствующего вибрационного оттенка, которая, не искажая ин
Философия смерти и религия жизни. (Буддизм и христианство) — И.Гурий
Реферат, читанный для группы членов Миссионерского съезда в зале Киевской Духовной Семинарии 25-го июля 1908 года.
Что такое буддизм по своим конечным основам? Религия или только философия жизни?
Ведь религия есть деятельное, живое взаимоотношение между Богом и человеком, или, по крайней мере, вера в такое взаимоотношение.
Религия – это, прежде всего, жизнь души, ощущающей в себе и в мире Божию силу, вездеприсутствие Божие, это – постоянное поставление себя пред очи Божии, жизнь пред Богом, в Боге и с Богом.
Но буддизму чужда идея Бога, живого и деятельного, находящегося в общении с людьми:
Поражаясь страданиями людей и всего живого, как всеобщим фактом, он стремился найти выход из этих страданий. Ища выхода из жизни страданий, он своеобразно осмыслил мировое бытие, миновав Бога, совершенно ненужного для своего понимания бытия и страдания.
Эта попытка осмыслить мировую жизнь, вернее страдание жизни и найти выход, прекращение страдания, – должна быть скорее названа философией жизни, а не религиозною верою.
Буддизм возник на почве индийского пантеизма, того мировоззрения, которое все сущее признавало проявлением божества, как бы изведением из него.
Здесь разумеется не христианская идея творения Всемогущим Личным Существом. Нет! Божество не создало мир, оно только трансформировало, преобразовало себя в мире; его тело, его члены – в различных частях мира. Но эта трансформация божества есть дело ошибки, обольщения. Благодаря ей возникла жизнь, которая есть ничто иное, как бесконечный круговорот из одного бытия в другое, от смерти к новому рождению, от рождения к разложению и новому возсозиданию. Так явилось великое зло – постоянно возрождаться и не знать покоя: то в червя, то в муху, то в бессловесное животное или разумного человека. Жизнь и страдание стали синонимами для индийца. Жизнь сама по себе – страдание по множеству несчастий, и сверх того это страдание бесконечно. В муках рождается человек, в муках живет и в муках переходит в новую жизнь. Союз с немилым – страдание, страдание – разлука с милым, всякое неудовлетворенное желание причиняет скорбь. Индийца не столько устрашали сознаваемые страдания индивидуальной жизни данного известного перерождения, сколько бесконечность страдания по бесконечности самых перерождений. И вот естественно, все его стремление направляется к тому, чтобы как-нибудь прекратить для себя эту бесконечность перерождений, самую возможность возродиться вновь. Этим он наверняка избегнет страданий индивидуальных и препобедит зло метафизическое.
Все философы Индии именно стремились к тому, чтобы найти выход из мучительного круговорота бытия и прервать цепь возрождения. Основатель буддизма, особенно интенсивно пораженный фактом мирового страдания, стремился к тому же. Он смотрел на все сущее, на мир, на жизнь, как на сплошное страдание. Но он не в ошибках и обольщениях божества искал причины продолжения бытия и страдания, а искал возле себя, в самом окружающем бытии, так сказать, в строении этого бытия, в самых условиях, законах его существования.
Он ставил вопрос, почему все окружающее бытие и самая жизнь человека является страданием, вернее, почему и жизнь и страдание беспрерывны, и отвечал: потому что все находится в нерасторжимой причинной связи, не дающей вырваться из круговорота жизни и страдания, потому что все бытие вообще и сам человек в частности в метафизическом смысле представляют только связь причин и следствий и, кроме этого, не заключают в себе ничего. Но мы, люди, не замечаем этого. Нас томит жажда к жизни, бытию, мы ввязываемся через эту жажду в круговорот жизни, участвуем в ней своей деятельностью, умножаем цепь причин и увеличиваем порождаемый причинами следствия. Таким образом, участвуя в жизни, мы только увеличиваем цепь причин и следствий, созидаемых сообразно характеру нашей индивидуальности, мы более и более запечатлеваем свой образ в окружающем бытии и через это все далее и далее отклоняем возможность когда-нибудь выйти из цепи причин и освободиться от нового возрождения.
Вот этот-то взгляд на окружающее бытие и человека, как исключительно только на цепь причин и следствий, на группу причинно-соединенных элементов (или явлений в отношении к духовной жизни человека) и лежит в основе буддизма. Отсюда происходит в нем отрицание Бога и души, отрицание какой бы то ни было сущности вещи, чего- либо постоянного и неизменного. В этом основном утверждении буддизма – вся его оригинальность, в этом же и смертный приговор, предписанный самому себе.
Мы будем иллюстрировать основные положения буддийской вероучительной догмы по одному из учебников высшей духовной школы буддизма1.
Автор этого учебника весьма интересно характеризует философские основы буддизма.
Человеку, говорит он, от всего сердца желающему, не взирая на почет, славу, и блага нынешнего века, переправиться на другой берег бытия, т. е. спастись, нужно стремиться к таким средствам познания, которые бы открывали ему совершенно чи¬стый, истинный взгляд на сущность бытия, чуждый понятия „bi“ и „угa“. Монгольское слово „bi“ означает „я“ – символ вечного неизменного бытия; „уга“ – означает „нет»- символ совершенного уничтожения, прекращения и небытия.
Это автор знакомит нас с двумя крайними типами ложных воззрений, которых должен быть чужд правоверный буддист.
Первый тип ложных воззрений смотрит на бытие, как на что-то устойчивое само по себе, как на вечную неизменную самость или сущность (рассуждение касается главным образом человека). Второй тип совершенно отрицает такую идею устойчивого бытия. По нему предмет уничтожается, исчезает совершенно, лишь только разрушается его наружный вид. Это – философия небытия.
Буддизм же, отрицая то и другое крайнее воззрение, идет средним путем. Он отрицает идею вечного, неизменного бытия в окружающем мире, отрицает „я“ бытия и „я“ человека, как нечто неизменное, как сущность всего. –
Но, видя во всем окружающем ничто иное, как постоянную связь причин и следствий, влекущую за собой все новые и новые формы жизни, – он не может признать и идеи совершенного уничтожения предмета в тот момент, когда разрушается вид его настоящего существования. В одной из сутр сказано: „Существующее есть одна крайность, несуществующее – другая. Путь, избегающий обеих этих крайностей, есть путь средины“. Буддизм принимает соединенное понятие „bi уга“, что будет означать „нет я“, т. е. нет устойчивого бытия, но нет и небытия, а есть бывание; нет самости, нет сущности вещи, души предмета, чего-либо в нем вечного и неизменного, – но есть образ бытия предметов, вид бытия.
Окружающий мир и жизнь человека представляют из себя только связь причин и следствий, но это причинное соотношение явления мы воспринимаем, как действительное бытие.
Указав на основное отличие буддизма от прочих индийских философских теорий, иллюстрируемый учебник (высшей буд. духовной школы) указывает далее следующие четыре главных положения буддийского учения, т. наз. четыре печати Будды.
1) Все то, что сложно, иначе все существующее (разумеется каждый отдельный предмет из существующего) – не вечно.
2) Все находящееся в непрерывной связи, и в последствиях от такой связи, иначе все то, что подвержено закону причинности и следствий, – все это мучительно.
3) Все предметы, видимые и невидимые, весь мир, материальный и духовный, не имеет „я“, он пуст по своей сущности.
4) Нирвана есть успокоение от мучений.
Здесь уже, как видим, мысль не удовлетворяется мнением о сущем, как цепи причин и следствий. Мысль ставит вопрос, что же кроется за этими причинами и следствиями, и так как она сама же решила, что за причинами и следствиями, кроме их самих, нет более ничего, то мысль смело отвечает, что в последней основе всего сущего лежит пустота; мир – пуст по своей сущности. „Все предметы, видимые и невидимые, весь мир, материальный и духовный, не имеет „я“, он пуст по своей сущности”. Когда человек усвоит эту третью печать Будды, – он, естественно, не станет прилепляться к настоящей жизни, будет стремиться к выходу из причинной связи явления к успокоению в блаженных странах Нирваны от мучительного, но пустого по своей подлинной сущности, круговорота бытия. Как выйти теперь из круговорота бытия тому, кто понял печальную сущность мировой жизни?
Что прилепляет человека к жизни и цепи причин? – Жажда жизни! Что удерживает его в причинной связи явлений? Его духовно-телесный организм со всеми атрибутами своей жизни. Чтобы выйти из цепи причин, надо прервать в себе силой своего духа всякое деятельное отношение к жизни, надо вырвать, угасить в себе всякие жизненные проявления, стремления, мысли, чувства, желания, самую жажду к жизни. Тогда, естественно, будут уничтожены корни причин, тогда не откуда будет взяться следствиям, и возрождению будет положен конец. Что же – это смерть, самоубийство? Да! Но смерть не в один момент от кинжала или яда, ибо подобная смерть, оставляя не заглушенной силой человеческого духа душевную жизнь человека, т. е. оставляя потенциально жизненным его духовно-телесный организм с чувствами, планами, мыслями ведет убийцу к новому возрождению.
Потребно именно заглушение духовно-телесной жизни, выдутие2, угашение индивидуального сознания, чтобы человек представлял по своему душевному содержанию нечто пустое, не имел бы никакого душевного содержания.
Тогда он вступает по буддийским понятиям в иную, новую потустороннюю плоскость бытия, он успокаивается в нирване.
Таково естественное, неизбежное логическое требование буддийской доктрины. По своим логически-догматическим основаниям буддизм, как видим, является чистейшей формой атеизма и нигилизма.
Ему нечего, поэтому, говорить о каких-либо нравственных принципах. Раcсуждая строго – логически, здесь нравственности не может быть совсем. А между тем ею особенно гордится буддизм и по мнению многих эта нравственность только немного ниже, если даже не выше христианской. Откуда же она взялась?
Она взялась не из логики учения, а из практики, жизни, из голоса непосредственного чувства.
Будда страдал и сострадал.
Найденные им пути выхода от страданий, вызвали сострадание к погибнувшим людям и дали учению соответствующую мораль – учение о сострадании. Сострадание к человеку при убеждении в бесконечных перерождениях его из одного существа в другое, – вызвало бережно сострадательное отношение ко всему живому.
Но это, как видите, мораль не выводная, не органически связанная с догмой, а мораль прикладная, мораль отступления от догмы, если хотите, греховная мораль, потому что проявление ее есть ничто иное, как сознательное продолжение и закрепление причинной связи явлений, отсрочка нирваны.
Конечно, для здравого смысла кажется чудовищным и невозможным учение буддизма об абсолютной пустоте всего сущего и требование его заглушить в себе индивидуальную жизнь во всей сумме ее душевных проявлений, чтобы догму пустоты осуществить и воплотить в практике жизни.
Но это факт, подтверждаемый священными книгами буддизма, подтверждаемый и теми путями спасения, который он указывает своим последователям. Буддизм выработал специальный путь для достижения своего идеала, это путь созерцаний, внутренних самоуглублений или диан, путь наискорейшего осуществления и воплощения теоретических положений буддизма. На низших дианах достигается отвращение к миру и способность к глубокому сосредоточению духа. Так напр., чтобы почувствовать омерзение к миру, надо настроить свой дух в тех мыслях, что все в мире действительно гадко, и не заслуживает того, чтобы к нему прилепляться и им услаждаться; буддисты учат представлять постепенно, то часть своего тела, то все тело, наконец, все окружающее и весь мир в виде червя опухоли, гниющей кости.
На высших ступенях созерцания буддист стремится к заглушению в себе всякой жизнедеятельности.
Буддист, по логике учения, должен вырвать из себя всякие жизненные проявления, все то, что может сделаться в окружающем причиною какого-либо действия и вызвать какое-либо следствие.
Это и достигается путем постепенных отвержений, путем постепенного отучения себя от всякого рода деятельности. Вот почему буддизм переполнен отрицательными требованиями и (почти) чужд положительных заповедей.
Не буду подробно знакомить с неведомой западному миру практикой буддийских созерцаний. Скажу только, что самое высшее созерцание есть то, где совершенно иссушается, заглушается душевная жизнь, достигается безразличие, беспризначность, где нет ни представления, ни непредставления.
Это созерцание, где душа сливается с пустотой. Состояние души, трудно понимаемое, очевидно на наш язык граничащее со смертью человека. „Кто достиг высшей страны нирваны, сознание того навсегда прерывается, подобно тому, как погасает свеча“. О таком говорят: он вошел в нирвану. Здесь буддизм приводит в исполнение предписанный себе смертный приговор. А. М. Позднеев, известный ученый монголист, во время своих путешествий по Монголии, видел созерцателей буддистов и при том не только одиноких отшельников, но и живущих целым монастырем. Это были живые мертвецы. Их ужасный, содрогающий сердце мертвенный вид он подробно описал в своей интересной книге: „Описание быта буддийских монастырей».
Но интересно то, что в самоуглублениях, близких к последнему высшему созерцанию, как описывают священные буддийские книги, обнаруживается в душе созерцателя (очевидно, под влиянием глубоких самоуглублений, когда раскрываются тайники души человеческой) особая жизнь, весьма ценная по своему содержанию: чувствуется независимость над окружающим, расширяется умственный кругозор, сердце загорается любовью ко всему живущему и жаждой спасения его. Высшим созерцаниям приписывается также дар чудотворений. Три из них, предшествующие четвертому, самому высшему и последнему, называются самади (созерцание) любви, милосердия и сострадания.
Созерцатель в них переживает высокие чувства радости и блаженства.
Эти факты, между прочим, дают нам возможность разрушить существующее в литературе по буддизму противоречие двоякого понимания состояния нирваны, – как ничтожества с одной стороны, и как блаженства с другой. По теоретическим и конечным практическим основам буддийская нирвана действительно есть ничтожество, пустота, но в промежуточных ступенях, при ее достижении, созерцатели испытывают спокойствие духа, как неизбежное следствие самоуглублений, а в некоторые моменты переживают и интенсивно радостные состояния. На основании этих последних переживаний составляются характеристики нирваны, как состояния радости и блаженства.
Состояния радости, любви, милосердия, расширенного умственного кругозора, сознания независимости над окружающим резко выделяли созерцателя буддиста над прочими людьми и вели его к обожествлению в глазах собственных и в глазах верующей толпы.
Этим путем ввелась в буддизм идея обожествления человека – венчающая собой философию пустоты, идея странная при веровании в живого, личного Бога, но возможная при отрицании Высшего начала.
Созерцатель буддист становится существом, силой собственного духа достигшим обожествления. Подобному обожествленному существу следует теперь пройти еще одно самое последнее созерцание, чтобы окончательно погрузиться в нирвану. Это – то высшее созерцание, где достигается безразличие и беспризначность, где по логике обычной здравой мысли буддист – созерцатель окончательно убивает сам себя, а по понятиям буддистов вступает в область иного потустороннего бытия, в которое переходят люди, достигшие высших ступеней святости.
Но обожествленный созерцатель, как обладающий полнотой могущества, может не уйти в эту чуждую нам плоскость бытия, он может воплощаться для блага людей и являться в различных образах на земле, как благодетель людей, их руководитель, спаситель и покровитель. Такому обожествленному существу раскрывается широкое поле для проявления сострадательной любви к гибнущим в мучениях людям.
В образе всемогущего, любвеобильного, всеведущего и милосердного существа он, ради блага всех живых существ, жертвует собой, откладывая переход в нирвану, воплощается на земле и других мирах в различных видах, самоотверженно служит человечеству. Этот образ самоотверженно служащего людям бога (будисатвы) необыкновенно пленяет воображение буддистов и приковывает к себе их внимание своей чарующей сердце красой.
Священные книги буддистов переполнены прославлением таких подвигов, жертв, и обетов бодисатв, предпринятых ими ради служения и спасения живых существ.
Но о чем нам говорит подобное создание столь симпатичного образа, жертвующего собой для блага людей бога? Оно только свидетельствует о жажде божественного искупления, о жажде в помощнике, наделенном сверхъестественною силой, о чаянии человечества, осуществленном в христианстве.
Этот высокий образ бодисатвы – образ совершенной личности – является как бы светочем в буддийском нравственном сознании. Он – высший образец для жизни – нравственный идеал. В данном идеале рисуется всеобъемлющая, но все-таки, главным образом, сострадательная любовь. Эта сострадательная любовь, как видите, опять-таки не связана с основами учения, а стоит вне их, особняком, как голос, как вопль души человека, нуждающейся в таком высоком идеале. И это настроение любви отнюдь не конечное в буддизме. Вы помните, что высшее буддийское созерцание, вводящее в конечную нирвану, так наз. нирвану безостаточную (нирван в буддизме различается несколько), есть то, где достигается безразличие, безпризначность. В области чувства этому соответствует равнодушие. Буддист созерцатель, – этот бог, творящий чудеса для блага других, любящий и сострадающий им в безмерных божественных чувствах – после самади любви, милосердия и сострадания, должен погрузиться в самади равнодушия и равно думать о всех существах – без ненависти к одним и любви к другим. Таково последнее неизмеримое чувство, которое дает самое высшее созерцание, чувство полнейшего безразличия и совершеннейшего покоя, состояние, где нет ни представления, ни непредставления, где достигается безразличие, безпризначность, тождество и слияние всех противоречий. Нам ясна теперь подлинная ценность морали буддизма. Вся она, собственно говоря, висит в воздухе, и не есть требование учения, а голос непосредственного чувства. Это – прежде всего, мораль сострадания, возникающая из сознания мирового страдания, это далее любовь сострадания, исходящая от людей, познавших пути избавления. Сюда еще надо присоединить бережливое отношение ко всему живому, возникающее из традиционно перешедшей в буддизм идеи перерождений и, наконец, уклонение от дурных дел по страху получить плохое перерождение (в животное или адское существо). Вот и все. Не вытекая из основ учения и стоя особняком от него, эта мораль сверх того практически подрывается той горделивой идеей самообожествления, которая проникает буддизм.
Чрез всю, не лишенную симпатичности, буддийскую мораль красной нитью проходит горделивое стремление к обожествлению силой собственного своего духа. Это стремление губит идеальные стороны морали буддизма, оно особенно прочно вкоренено в носителе и охранителе буддизма – буддийском духовенстве. Простой народ как-то чужд подобного стремления, и вся его мораль строится почти исключительно на боязни получить по смерти дурное перерождение. Но духовенство верит, что с течением времени каждый человек сделается богом и, так как само духовенство считается в числе первых кандидатов на божков, – то оно проникается горделивым отношением к простому народу. Это-то горделивое настроение от сознания обожествления и подрывает практически – симпатичные черты буддийской морали.
Оно особенно усиливается от того, что обожествление в буддизме не есть дар и милость Высшего начала, а достигается силой собственного духа человека. Поэтому буддизму совершенно чужда идея смирения и уничижения себя; добродетели смирения он не знает совсем. Разъяснить буддисту это чувство и эту добродетель ужасно трудно, а подобрать подходящие слова для объяснения этой добродетели и этого настроения так, чтобы они (т. е. слова) были адекватны истинному смыслу выясняемой добродетели, еще труднее.
Здесь буддизм и христианство никогда не поймут друг друга. Будучи философией жизни без Бога, буддизм не знает живого отношения к Богу и положения человека пред Богом, он не знает того смиренного, сыновнего чувства, в котором предстоит христианин пред живым Богом, не знает и добродетели смирения, как настроения, вытекающего из сознания того, что человек сам по себе нищ и убог, а всю милость, благодать и славу получает от Любящего его Всемогущего Бога.
Ведь христианство есть прежде всего новая жизнь, церковь – новое бытие, а христианин -„нова тварь», по Апостолу.
Какая же это новая жизнь? Жизнь внутреннего, духовного обновления, жизнь постепенного возсозидания своей природы из природы испорченной и грешной в природу чистую и святую. Христианство – это постоянное творчество жизни. Раз нет этого творчества, нет постепенного изменения и улучшения человеческой природы, т. е. нет изменения нравов греховных на нравы святые, умножение духовных дарований, любви, радости, мира, терпения, умиления, сокрушения и проч., то это значит только то, что в человеке христианине нет христианского настроения и христианской жизни. Без постоянного творчества жизни, без преуспеяния, без пересозидания человека грешного в человека святого нельзя и понимать христианство.
Поскольку это пересозидание зависит от человека, – оно является подвигом жизни, постоянным усилием, постоянной борьбой с противоположными греховными течениями и постоянным стремлением к насаждению христианских добродетелей чрез уничтожение греховного содержания жизни и усвоение нового бытия – благодатных чувств и настроений.
Христианство является, поэтому, постоянным упражнением в добродетели и постоянной борьбе с грехом. Но оно не столько борьба с грехом, не столько отвержение – действие отрицательное, как буддизм, – сколько прежде всего и главным образом действие положительное, – созидание нового настроения, новых чувств, мыслей, желаний, нового положительного бытия. В этом резко разнятся между собой философия смерти и религия истинной жизни. И буддизм есть постоянный аскетизм, постоянное упражнение и борьба, но это только борьба за уничтожение (якобы не должного с буддийской точки зрения) содержания жизни, это только угашение жизни, а не созидание, не творчество, не обновление. Сила христианства в созидании положительных (благодатных) настроений. Отрицательное действие, т. е. уничтожение греховного содержания жизни, здесь есть, – но оно не на первом плане. На первом плане именно духовное творчество, упражнение в добродетели. Оно – могучее оружие для уничтожения греховных настроений. Без него грех не может быть побежден.
Чем яснее христиане сознают свою задачу нравственного возсозидания, постоянного улучшения и претворения; тем они становятся строже к самим себе, карая себя сильной карой за всякие малейшие упущения и послабления в процессе своей духовной жизни и тем побуждая себя к утверждению в добродетели.
Этим объясняется строгость церковной дисциплины первых веков, которой, согласно внутренним требованиям жаждущего чистоты духа большинства христиан, создавалась атмосфера жизни, весьма способствующая закалке человеческой воли в постоянном устремлении ее к добру. В настоящее время, когда сознание христиан о необходимости постоянного нравственного улучшения значительно понижено, – церковная дисциплина слаба и только вот теперь под влиянием напора иноверия и инославия стали возникать толки о ея поднятии и усилении.
Таким образом, отличительной чертой христианства, христианской деятельной жизни является духовное делание, как неустанное созидание себе душой каждого христианина положительного нравственного совершенства, как насаждение на сорной ниве человеческого сердца новых мыслей, чувств, настроений, стремлений, как пробуждение себя к новой жизни и деятельности, осуществление слов Апостола: „нова тварь».
Но человек в своей естественной жизни встречается с такой силой живущего в нем греховного закона, что, при всем желании добра и устремления к нему, не может выйти из рабства греху и содевает не доброе, которое хочет, а злое.
В христианстве этот закон греха препобежден Христом. Как препобежден? Во Христе-Богочеловеке верующему открылась дверь общения с Богом и Отцом, открылся источник восприят в свое немощное существо могучую божескую силу. В соединении с этой силой христианин становится могучим борцом и выходит из рабства греху.
Со Христом в Духе Святом, – он победитель над злом, он причастник новой жизни и творец в области добра при содействии Божественной благодати.
Поскольку приобщение христианина к новой благодатной жизни, созидание из существа греховного – новой твари – нового бытия – в своей действенности т. е. в своем совершении принадлежит не человеку, а Божеству, – постольку христианин, глубоко сознавая это, весь проникается по вере во Христа молением к Богу о ниспослании ему благодатной силы данного Апостолам и Церкви Христовой Духа Святаго. Когда приходит к нему в сердце эта благодатная сила, он побеждает грех, ненавидит его и не услаждается им.
Когда нет в нем этой силы, – он обычный раб греха и бессилен против зла. В этом сознании и лежит для христианина источник особого, неведомого никакой другой религии или философии жизни, настроения величайшего христианского смирения, как чувства и как добродетели.
Христианин – в смирении, зная слабость своих сил, христианин – еще в большем смирении при обладании Божественной силой. Он борется с самонадеянностью, с чувством собственного достоинства, с гордостью, он уничижает себя и этим стяжевает добродетель смиренного жития. Смирение вводит христианина в деятельную христианскую жизнь, она дает доступ к сердцу человека силе Духа Святаго и через это дает христианину возможность начать путь спасительного изменения и претворения.
Таким образом, нравственный прогресс христианина обусловливается не тем, глав, обр., что он имеет особые заповеди и постановления, а тем, что в единении с ним и Церковью сила Божия, которая дает ему возможность осуществлять эти заповеди.
Христианский прогресс – это общение с Богом – Богообщение, (как реальный, переживаемый сердцем человека, факт жизни). Духом Святым освящается вся жизнь истинного христианина. Весь процесс его спасения и нравственного возсозидания совершается при свете Богообщения, то скрытого, то явного.
В единении с Духом Святым христианин живет особой, неведомой язычествующему миру, жизнью, полной духовной красы и благодатной таинственной мощи.
Эта жизнь из человека греховного создает человека святого.
Она дает полноту бытия и сознания. Она возводит человека к идеалу совершенной личности, украшенной и наделенной всем тем, что ценно пред нравственным сознанием людей. В святоотеческих писаниях очень подробно описана благодатная христианская жизнь. И это все – не заоблачные теории утопистов, а факты реальной жизни, на протяжении всей истории христианства, наблюдаемые в бесчисленных образцах и примерах. Здесь христианство является единственной религией в мире, допускающей опытную нравственную проверку. Оно реально осуществляет то, что обещает и действительно возводит человека до полноты идеального совершенства. Оно, таким образом, и в теоретическом и практическом обсуждении есть религия жизни и ни в коем случае не может быть приравниваема к буддизму.
– Этой философии смерти.
понятие, проблема, различные трактования — журнал «Рутвет»
Оглавление:
- Понятие смерти в философии
- Проблема смерти в философии
- Философия жизни и смерти
Человек – это единственное живое существо, осознающее свою смертность. Даже на начальном этапе развития люди понимали, что они не вечны. Потому очевидно, что философия смерти возникла много веков, и отношение к этому вопросу постоянно изменялось в ходе истории.
Понятие смерти в философии
С позиции философии противопоставление жизни и смерти не может быть верным. Ведь жизнь – это процесс, а смерть – прекращение этого процесса. С этой точки зрения понятие смерти в философии противопоставляется рождению.
Если отбросить все религиозные взгляды на умирание человека и остановиться на мнениях философов, то можно выделить несколько основных:
- Аристотель опирался на концепцию божественного начала мира и потому верил в существование души на разных уровнях, один из которых предполагает ее бессмертие (как часть божественного разума).
- Платон также верил в бессмертие души, разделяя ее на две части: смертную и бессмертную; бессмертная часть при этом, по его предположениям, каким-то образом продолжает «мыслить» и после умирания физической оболочки.
- Эпикур считал, что боязнь смерти – это один из источников беспокойства человека; он боролся с этим беспокойством, утверждая, что, пока человек жив, он не имеет отношения к смерти, а когда она приходит, человека уже нет. То есть смерть, в философии Эпикура, не существует как таковая для живого человека.
- Лукреций поддерживал в целом мнение Эпикура и считал, что человек, умирая, просто перестает существовать, и его душа никуда не переселяется, следовательно, не испытывает ничего; это, с точки зрения Лукреция, дает основание не волноваться о том, что жизнь конечна.
В средние века отношение к смерти основывается на религиозных убеждениях, а само умирание физического тела воспринимается как один из видов зла. Примерно тогда же начинают развиваться и материалистические концепции жизни и смерти, так как происходит много открытий в области медицины и биологии.
Проблема смерти в философии
Проблема смерти в философии всегда была одной из основных. Античные философы разделились на тех, кто верил в бессмертие души, и на тех, кто считал, что вместе с прекращением физического существования прекращается и любое другое.
Позже настолько развилась идея о существовании жизни после смерти, что людям был внушен не только страх умереть, но и страх перед миром мертвых. Уже к XIX веку мнения возникли два противоположных течения:
- одни старались не думать о смерти и сконцентрировались на физическом существовании,
- другие ставили эту проблему во главу угла своих рассуждений и жили под страхом божьей кары после прекращения физического существования.
Многие русские философы XIX века считали, что смерть подчеркивает смысл бытия, и если жизнь действительно конечна, то все существование человека – лишь насмешка над ним (Достоевский). Толстой считал обязательным для человека осознание своей смертности для «нравственной жизни». Соловьев полагал, что человек не должен испытывать страха перед тем, что жизнь имеет финал, так как такая позиция противоречит божественному началу.
Философия жизни и смерти
По сути, вся философия жизни и смерти сводится к определению смысла того и другого. Именно этим занимались философы с античных времен. Основная идея – жизнь должна иметь и другие цели, кроме выживания как такового, иначе и смерть не имеет смысла.
Однако существует и гедонистические представления об этой проблеме. Основатель учения гедонизма – Аристипп – полагал, что мудрый человек будет стремиться к получению удовольствий от тех благ, которые он может получить от жизни.
Философы-стоики относились ко всему, что происходит с человеком на протяжении его жизни, как к неминуемому, верили в существование рока, однако не призывали к бездействию. Наоборот, они считали, что только сохранение внутренней свободы позволит человеку перенести все то, что выпало на его долю.
На сегодняшний день существует великое множество самых разных философских концепций отношения к жизни и смерти. Все они имеют право на существование, и человек может выбрать, какой точки зрения ему придерживаться, или выработать свою собственную позицию.
А как Вы относитесь к вопросу смерти? Поделитесь своим мнением в комментариях.
Лекция: 15. Философия смерти
Философское
понимание смерти не может быть сведено
к описанию смерти как внешнего наблюдаемого
факта. Задача философии — выявлять
сущность явления, которая раскрывается
не с позиции внешнего знания, но с позиции
самосознания. В опыте самосознания
жизнь дана как движение к смерти — т.е.
состояние жизни, опыт умирания и опыт
посмертного существования.
В
философском осмыслении смерти можно
выделить следующие подходы.
Восприятие
собственной смерти и восприятие смерти
внешне, со стороны, то есть восприятие
смерти другого.
Восприятие
смерти другого можно разделить на
биологическое понимание и личностное
понимание.
В
биологическом смысле смерть характеризуется
как естественное умирание организма.
Здесь в смерти нет никакой трагедии —
ведь это этап естественного природного
кругооборота рождений и умираний. В
личностном смысле смерть — это трагедия
расставания, безвозвратной утраты.
Однако внешнее восприятие смерти ни в
ее биологическом аспекте, ни в личностном
еще не указывает сущностную специфику
смерти.
Философская
проблематизация опыта смерти возможна
только при ее ценностном осмыслении,
преодолевающем ограниченность
физиологического подхода. В этом
ценностном плане смерть мы должны
понимать более широко, не просто как
смерть биологического организма, но
как смерть личности. При этом смерть
личности может и не характеризоваться
признаками физического умирания. Распад
личности, сумасшествие, амнезия — это
все разные формы смерти, которые не
предполагают физического умирания.
Если к этому вопросу подойти более
глубоко, то можно видеть, что само
развитие личности всегда сопровождается
ее умиранием в каких-либо частных
аспектах: какими-то моментами болезни,
утраты, забвения, самоотрицания,
разочарования. Иными словами, смерть
может пониматься не только как
окончательное завершение жизни, но и
как частичное воплощение в каких-то
этапах жизни. На протяжении жизни человек
может в большей или меньшей степени
чувствовать близость смерти, может
переживать ее частично в каких-то
кризисах своей жизни. В этом плане смерть
можно трактовать не как одномоментное
событие, но как растянутое во времени
событие, разбросанное на всем протяжении
жизни человека. При таком понимании
смерть понимается как такое завершающее
жизнь событие, которое в своих частных
формах выражения циклично воспроизводится
на всем протяжении жизни.
Для
этого необходимо раскрыть смерть как
факт собственного бытия. Здесь можно
выделить три подхода:
Осмысление
своего движения к смерти – опыт движения
своего к концу. Это предполагает
ценностное осмысление смерти.
Осмысление
опыта умирания. Это предполагает
феноменологическое описание умирания.
Осмысление
посмертного бытия. Это предполагает
раскрытие историко-культурных
представлений о посмертном существовании
человека.
В
традиционных культурах смерть никогда
не понималась как полное и окончательное
уничтожение, цикличное присутствие
отдельных смертей на протяжении жизни
было связано с присутствием отдельных
моментов жизни и после смерти. Таково
было понимание древних греков, с одной
стороны, учивших об осознанности смерти
на протяжении жизни, как формы проникновения
смерти в жизнь, так и о тенеподобном
несовершенном пребывании в Аиде, как
формы проникновения жизни в смерть.
В
древнекитайской традиции, когда еще не
вполне оформилось окончательное
представление о загробном мире, широко
было распространено представление об
естественном кругообороте жизни и
смерти. Жизнь — это сосредоточение
энергии ци, смерть — ее рассредоточение.
Смерть сменяется жизнью. А жизнь смертью
точно так же, как сменяют времена года
друг друга, как осуществляется круговорот
воды в природе и т.д. В последствии в
связи с распространением культа предков
развивалось и представление о посмертном
бытии, которое не отличалось принципиально
от жизни.
В
Индии издревле сложились представления
безначальности и нескончаемости жизнь.
Смерть и жизнь — циклы единого колеса
перерождений. Бесконечность жизни, в
которой с неотвратимостью воспроизводятся
одни и те же страдания, пугала древнего
индийца. Отсюда целью всех индийских
религий был выход за пределы жизни. Уже
в упанишадах говорится о пути освобождения
через познание иллюзорности содержания
жизни. Постичь эту иллюзорность можно
только при помощи мысли о смерти.
Благодаря ей, человек учится отказываться
от всего временного и преходящего,
открывая тем самым подлинную непреходящую
реальность — Атман, слияние с которым и
составляет окончательный путь спасения.
В
буддизме, абсолют, спасение от бесконечности
жизни мыслилось как ее угасание в
нирване. Постепенно, с развитием буддизма
сформировалось представление о загробном
мире как промежуточном существовании
между смертью и новым рождением.
В
христианском понимании смерть
истолковывается как трагедия жизни,
вызванная грехопадением. Смерть
понимается как болезнь, переход в
неполноценное состояние, исцелить
которое может только победа над грехом,
осуществленная Христом в Его Крестной
Смерти. Эта победа означает воскресение,
Окончательная победа над смертью — это
всеобщее воскресение, возводящее людей
к Вечной Жизни через Страшный Суд.
Поэтому христианство – это, прежде
всего благая весть о вершившейся победе
над смертью.
Во
всех этих случаях смерть понимается не
столько как финал биологического
существования, сколько этап, связанный
с распадом личности, итог которого может
быть зафиксирован и в биологической
форме смерти. Однако смерть личности
можно осмыслить не только как финал,
итог, окончание, но и как начало нового
рождения. В этом случае смерть будет
пониматься, как подготовка к возрождению
личности и должна быть усвоена как
неотъемлемый момент самой жизни, а не
как ее завершение. Таким образом, смерть
может быть понята как стояние перед
концом, — то есть характеристика
непосредственно экзистенциального
измерения человека, и как перспектива
будущего возрождения — характеристика
религиозного измерения человека,
направленного не на непосредственное
бытие в настоящем, а на будущее.
Однако
и внутри экзистенциально бытия в
непосредственно настоящем можно
истолковать смерть не только как
предстояние перед концом, но и как
возрождение, хотя эта возможность не
была в полной мере реализована в истории
философии до самого недавнего времени.
В
связи с этим выделим два разных модуса
смерти: смерть как финал — движение от
жизни к смерти, и смерть как условие
нового рождения — движение от смерти к
жизни. Первый модус превалирует в
традиционном для истории культуры
понимании смерти, второй — в интуиции,
характерной для женского мировосприятия,
что дает право К. Эстес соотносить
природу первозданной женщины с
архетипическим образом Жизнь-Смерть-Жизнь,
смысл которого предстоит раскрыть в
настоящем исследовании.
С
позиции понимания смерти как движения
жизни к своему концу смерть может быть
истолкована негативно — как обессмысливание
жизни, и позитивно — как освобождение
от иллюзорных ценностей, раскрытие
подлинности жизни. Негативное понимание
смерти, которое ведет к обесцениванию
жизни, предполагает поиск других
суррогатных ценностей, которые ставятся
выше жизни – общество, светлое будущее,
государство, коммунизм и т.д. В истории
философии негативное понимание смерти
н оставило какого-либо заметного влияния,
однако в коммунистической идеологии
оно активно использовалось как инструмент
подчинения человека государству.
Позитивное
ценностное осмысление смерти имеет
богатую историко-философскую традицию,
в которой можно выделить сотериологический1,
гносеологический и экзистенциальный
уровни понимания ценности смерти. Здесь
можно выделить несколько философских
периодов осмысления смерти:
1)
Античный период, характеризуемый
рационалистическим отношением к смерти,
он связан со стремлением превратить
размышление смерти в философские методы
достижения внутренней безмятежности,
возвышения над судьбой, истинного
познания.
2)
Средневековый период, связанный с
религиозным отношением смерти — как
следствием грехопадения человека.
Смерть, с одной стороны — трагедия
человеческой жизни, с другой, условие
его будущего воскресения и спасения.
3)
Новое время. В этот период происходит
синтез античного и средневекового
отношения к смерти.
4)
Современный период. Возникает
экзистенциалистская2
проблематика, в которой тема смерти
становится центральной.
Если
выделить общую идею, которая лежит во
всей этой традиции понимания смерти,
то можно сформулировать ее так: смерть
понимается как ценность, которая
позволяет переосмыслить содержание
направленной на нее жизни. При этом
смерть исключает какую-либо дальнейшую
перспективу жизни. Жизнь оценивается
в аспекте предшествования смерти. Иначе
говоря, жизнь истолковывается как
ретроспективный аспект осознания
смерти.
Смерть
в опыте самосознания предполагает, что
жизнь осознается как движение к смерти,
и должна быть ценностно переосмыслена
с позиции смерти. Смерть знаменует собой
заключительный этап умирания, с позиции
которого переосмысляется то, что ему
предшествует. Это переосмысление может
носить как положительный, так и негативный
характер, причем, философской рефлексии
подвергался именно этот первый, позитивный
смысловой момент смерти. Смерть понимается
как конец, осознание которого обесценивает
то или иное содержание жизни. Если речь
идет об обесценивании именно ложных
ценностей, то понимание смерти может
способствовать к осознанию подлинности
человеческого существования. Если это
обесценивание относится к самой жизни,
то смерть будет пониматься чисто
негативно, и такое понимание приводит
к возникновению мировоззрений, которые
провозглашают высшей ценностью уже не
самого человека (который смертен), а
что-то другое, например справедливый
социальный порядок, государство и т.д.
Однако позитивный вклад в развитие
истории философии внесли те концепции,
которые выделяют в смерти положительный
смысл, который раскрывает свободу от
страданий, истинное познание, подлинность
личности.
Смерть
всегда выступает как принцип обесценивания,
но обесцениваться может не вся жизнь,
а те или иные ее аспекты, связанные с ее
ограничением. В этом случае ценность
смерти позволяет утвердить подлинность
жизни. Если речь идет об обесценивании
тех ложных ценностей, стремление к
которым приводило к страданиям, то мы
раскрываем сотериологический аспект
ценности смерти, если обесцениванию
подвергаются установки, препятствующие
познанию истины, то мы можем выделить
гносеологический аспект ценности
смерти, если обесцениванию подвергаются
ложные стереотипы, отчуждающие подлинную
личность человека, то мы можем выделить
экзистенциальный аспект смерти. Все
эти аспекты представлены в истории
философии.
Сотериологический
аспект ценности смерти характерен для
философии стоицизма. Смысл философии
по мнению стоиков состоит в том, чтобы
научить человека противостоять слепом
року, быть выше страданий, которые несет
с собой слепая судьба. Это стоическое
возвышение над судьбой возможно только
тогда, когда человек следует свой
истинной природе, которую стоики видели
в человеческом разуме, являющимся
выражением мирового разума — логоса. А
поскольку логос является высшим Благом,
то следование собственной разумной
природе означает следование Благу, т.е.
добродетель. Таким образом, поступать
не в соответствии с внешними
обстоятельствами, но в соответствии со
своей разумной природой является высшим
нравственным императивом. Это предполагает
свободу от внешних обстоятельств, от
страстей и от привязанностей к жизни,
подчиненной слепому року. Достичь этой
свободы можно лишь тогда, когда человек
познает иллюзорность всех ценностей,
которые делают его подверженным
страданиям, которые приносит с собой
его рок. Человек должен освободиться
от страха перед болью и несчастиями, от
стремления к богатству, власти и
знатности, он должен равнодушно принимать
любые подарки судьбы, независимо от
того, хорошее или плохое она ему несет.
Эта становится возможным, когда внутри
человека появляется критерий, в
соответствии с которым он мог выявить
иллюзорный или ложный характер всех
этих ценностей. Таким критерием является
смерть.
Страдания
обуславливаются тем, что человек
привязывается к тому, что впоследствии
утрачивает. Однако когда он стоит перед
лицом смерти, то он обнаруживает
иллюзорность всего того, к чему был
привязан, а значит, и иллюзорность
собственных страданий. Подлинные
ценности остаются неизменными и не
зависят от длительности жизни человека.
Эти подлинные ценности являться предметом
познания философии, а способом обнаружения
их становится обращенность к смерти.
Имея это в виду, один из ярких представителей
позднего стоицизма — Сенека — пишет: “А
если явится и позовет смерть, пусть
преждевременная, пусть обрывающая жизнь
посредине, плод этой жизни давно отведан:
ведь такой человек познал природу в
большей ее части и знает, что от времени
честности не прибавляется. Тем всякий
век непременно покажется коротким, кто
мерит его пустыми и потому бесконечными
наслаждениями”3.
Все,
к чему бы человек не стремился — слава,
богатство, власть и т.д., все это отнимает
у него смерть. Лишь добродетель, по
мнению стоика, смерть отнять не может,
так как добродетель определяется по
причастности бессмертному мировому
разуму. В соответствии с этим смерть
разоблачает все то ложное и иллюзорное,
что заставляло человека поступать в
соответствии с внешними обстоятельствами.
Вместе с памятью о смерти возникает
чувство освобождения от всех иллюзорных
ценностей, которые заставляли человека
постоянно суетиться, чего-то добиваться,
к чему-то стремиться, из-за чего-то
расстраиваться и страдать. Вместе с
этим освобождением человек становится
неподверженным любым невзгодам, которые
преподносит ему судьба. Ему нет более
нужды бороться с судьбой (тем более что
по мнению стоиков это было изначально
бессмысленно) теперь человек может
равнодушно следовать за своей судьбой,
ибо внутренне он все равно выше ее. Это
чувство освобождения вызывает ощущение
внутреннего катарсиса, дарует безмятежность
души и облегчение от тяжести жизни. В
силу этого для некоторых стоиков мысль
о смерти не только теряет свой пугающий
характер, но напротив, становится
притягательной. Это видно на примере
философии Сенеки, который столь увлекся
этим катарсическим эффектом памятования
о смерти, что начинает воспевать
самоубийство как способ освобождения
от всего того, что привязывает в жизни
и сообщает ей страдания. Так
ценностно-положительный момент смерти
при определенной его гиперболизации
мог легко переходить в свою противоположность.
Надо
сказать, обращение к смерти как
философскому методу исцеления души от
переживаний и страданий характерно не
только для философии стоицизма, но
практически для всех античных школ
этого периода несмотря на то, что их
философские взгляды очень разнились.
Всех их объединяет рационалистическое
отношение к смерти. Понять смерть –
значит, избавиться от власти рока, от
страданий, при этом сама по себе
онтологическая трактовка не смерти не
принципиальна. Так, например, если ранние
стоики говорили о переселении душ,
поздние — ничего не говорили о посмертном
бытии, а Эпикур и вовсе его отрицал — это
разнообразие пониманий никак не повлияло
на философское понимание ценности
смерти как средства освобождения от
страданий.
Отрицая
смерть, событие жизни и уверяя в полном
распаде человека, Эпикур преследовал
ту же самую цель, что и стоики — избавить
человека от всего того, что смущает его
душу и мешает принимать жизнь такой,
какая она есть. Эпикур говорил: “Привыкай
думать, что смерть для нас — ничто: ведь
все и хорошее и дурное заключается в
ощущении, а смерть есть лишение ощущений.
Поэтому если держаться правильного
знания, что смерть для нас — ничто,
то смертность жизни станет для нас
отрадна: не оттого, что к ней прибавится
бесконечность времени, а оттого, что от
нее отнимется жажда бессмертия. Поэтому
ничего нет страшного в жизни тому, кто
по-настоящему понял, что нет ничего
страшного в не-жизни. Поэтому глуп, кто
говорит, что боится смерти не потому,
что она причинит страдания, когда придет,
а потому, что она причинит страдания
тем, что придет; что и присутствием своим
не беспокоит, о том вовсе напрасно
горевать заранее. Стало быть, самое
ужасное из зол, смерть, не имеет к нам
никакого отношения; когда мы есть, то
смерти еще нет, а когда смерть наступает,
то нас уже нет. Стало быть, самое ужасное
из всех зол, смерть, не имеет к нам
отношения; когда мы есть, то смерти еще
нет, а когда смерть наступает, то нас
уже нет. Таким образом, смерть не
существует ни для живых, ни для мертвых”4.
Поэтому
можно говорить об общем рационалистическим
типе отношения к смерти в античной
философии, которое П.П. Гайденко
противопоставляет ветхозаветному,
которое легло в основу средневековой
христианской культуры, пришедшей на
смену античности: “Не смотря на то, что
по своему содержанию сократовско-платоновское
и эпикуровско учения противоположны,
их объединяет специфически греческий
рационализм в самом подходе к факту
смерти: опору для человека в час смерти
греческая философия ищет или в вечности
(учение о бессмертии души и ее переселении),
или же в сознании роковой неизбежности
самого кругооборота бытия, его
неотменимости. В этом отношении
противоположность греческому переживанию
факта смерти представляет древне-еврейское
мировоззрение, нашедшее выражение в
ветхозаветной литературе”5.
В
качестве примера философской позиции,
раскрывающей гносеологический аспект
смерти, можно привести философию Платона,
выдвинувшего тезис о том, что умирание
является методом философии.
Соединение
идеи смерти и философии у Платона
наиболее ярко прослеживается в диалоге
“Федон” посвященном последней беседе
учеников с Сократом пред казнью. В этом
диалоге Сократ высказывает парадоксальную
на первый взгляд мысль: “Те, кто подлинно
предан философии, заняты на самом деле
только одним — умиранием и смертью”6.
Главный
критерий смерти по Платону – это не
уничтожение тела, а отделение души от
тела: “Не что иное, как отделение души
от тела, верно? А «быть мертвым» —
это значит, что тело, отделенное от души,
существует само по себе и что душа,
отделенная от тела, — тоже сама по себе?
Или, быть может, смерть — это что-нибудь
иное? — Нет, то самое, — сказал Симмий”7.
Но ведь отделение души от тела не
обязательно связано с процессом
физического умирания, оно может
проводиться в созерцании, когда философ
перестает обращать внимание на телесное
бытие: “Стало быть, именно в том прежде
всего обнаруживает себя философ, что
освобождает душу от общения с телом в
несравненно большей мере, чем любой
другой из людей? — Да, пожалуй”8.
Такое
истолкование смерти позволяет ее
понимать не только в физическом плане,
но и в философском созерцании. Платон
показывает, что такого рода “философская
смерть” становится источником истинного
познания. Пока разум человека сосредоточен
на случайных чувственных вещах, он
склонен выносить ошибочные суждения
относительно вечных истин. Ведь нельзя
вывести из случайного — необходимое, а
из изменчивого – неизменное. Чтобы
пронять истину необходимо отрешиться
от случайного и изменчивого, то есть от
чувственных вещей и, прежде всего, от
собственного тела, что, по мнению Платона,
и есть умирание: “И лучше всего мыслит
она, конечно, когда ее не тревожит ничто
из того, о чем мы только что говорили, —
ни слух, ни зрение, ни боль, ни удовольствие,
когда, распростившись с телом, она
останется одна или почти одна и устремится
к [подлинному] бытию, прекратив и пресекши,
насколько это возможно, общение с телом?
— Так оно и есть. — Значит, и тут душа
философа решительно презирает тело и
бежит от него, стараясь остаться наедине
с собою? — Очевидно, так”9.
Таким
образом, Платон трактует умирание как
метод очищения созерцания от всего
преходящего, случайного, телесного,
подверженного ошибке: “А очищение — не
в том ли оно состоит (как говорилось
прежде), чтобы как можно тщательнее
отрешать душу от тела, приучать ее
собираться из всех его частей,
сосредоточиваться самой по себе и жить,
насколько возможно, — и сейчас и в будущем
— наедине с собою, освободившись от тела,
как от оков? — Совершенно верно, — сказал
Симмий. — Но это как раз и называется
смертью — освобождение и отделение души
от тела? — Да, бесспорно. — Освободить же
ее, — утверждаем мы, — постоянно и с
величайшею настойчивостью желают лишь
истинные философы, в этом как раз и
состоят философские занятия — в
освобождении и отделении души от тела”10.
Очищение,
таким образом, является первой причиной,
согласно которой следует считать
умирание методом философии. Если истина
носит вечный, неизменный характер, то
познать истину может тоже такая же
вечная и неизменная часть человека. Эту
часть можно выделить только путем
отрешения от телесного, что и есть по
Платону умирание: “достигнуть чистого
знания чего бы то ни было мы не можем
иначе как отрешившись от тела и созерцая
вещи сами по себе самою по себе душой”11.
Наиболее
целостно и последовательно позиция
Платона в отношении смерти была раскрыта
в философии неоплатонизма. Причем,
сохраняя общую позицию Платона, разные
представители неоплатонизма делали
акцент на разные аспекты учения о смерти
Платона. Так, Плотин делал аспект на
гносеологической стороне, относясь к
смерти чисто созерцательно. Он, хотя и
разделял платоновские идеи перерождения,
но был безразличен их, будучи восхищенным
идеей созерцания мира эйдосов, Его
ученик, Порфирий. Наоборот, больше
говорит о сотериологической стороне
платоновского учения о смерти. Для него
главное спасение души, а созерцание
идей, которое для Плотина самоценно,
лишь служит средством для этого спасения.
Об этом А.Ф.Лосев пишет так: “Вместо
платоновского перевоплощения душ у
Порфирия проповедуется конечное спасение
души и освобождение от всякого тела”12.
Вместе
с тем именно Порфирию как никому другому
наиболее четко удалось выделить
квинтэссенцию платоновского учения
именно о “философском”, а не о физическом
умирании. Порфирий утверждал, что
отделение души от тела не обязательно
ведет к смерти тела. “Философское”
отделение души может и должно происходить
уже при земной жизни. И в этом как раз и
заключается главная задача философии.
Философское умирание, это не негативный,
а позитивный акт, поскольку его цель
не в том, чтобы убежать от трагизма
жизни, а в том, чтобы соединиться с
высшей умопостигаемой областью, спасти
душу от смерти. При этом философское
умирание нисколько не препятствует
физической жизни человека: “философское
отделение души от тела не вредит и не
мешает телу жить нормальным образом,
подобно тому, как тело не страдает во
время сна”13.
Раскрытие
экзистенциального аспекта смерти имеет
долгую историко-философскую предисторию,
однако наиболее полное свое выражение
находит в традиции экзистенциализма.
Основной предмет философии экзистенциализма
— отношение к собственному существованию.
Существование первично по отношению к
любым сущностям. Поскольку речь идет
не о существовании вообще, но именно о
личностном существовании, то для его
обозначения используют специальный
термин — экзистенция. Ничто не определяет
экзистенцию, и ничто не предшествует
ей, экзистенция — это акт полагания
субъектом собственного существования.
Экзистенциалисты исходят из того, что
весь мир открывается в личностном
существовании — Dasein
(по Хайдеггеру), и никакого иного мира
вне этого личностного существования
они не рассматривают.
До
Хайдеггера в западноевропейской
философской традиции о смерти говорили
сравнительно мало, и если говорили, то
в основном воспроизводили античные
философские позиции (например, в “Опытах”
Мишеля Монтеня мы видим воспроизведение
позиции Эпикура14).
Исключение составляет предтеча философии
экзистенциализма Серен Кьеркегор. По
сути, именно с Серена Кьеркегора в
европейской философии вырабатывает
принципиально новое экзистенциального
осмысления смерти, которое не сводится
ни к рационалистическому античному
пониманию, ни к средневековому
христианскому.
Кьеркегор
раскрывает осознание собственной
смертности в отчаянии, которая понимается
им как “болезнь к смерти”15.
Это к какое-нибудь аномальное, эмоциональное
состояние или психическое расстройство,
но болезнь самого бытия, оно заложено
в самой абсурдности человеческого
существования. Поэтому в нашем мире нет
средств исцеления этой болезни — ведь
весь мир также является абсурдным
продолжением этой болезни. Единственный
путь излечение — это обращение к Высшему,
к Богу, который несоизмерим с нашим
миром. Именно эта несоизмеримость
исключает любое оправдание бытия. Лишь
полное доверие Богу, вопреки этическому
сознанию, вопреки стремлению разумному,
вопреки абсурдности мира, которая не
только не исчезает, но достигает своего
высшего напряжения в религии, возможно
чудо — исцеление от болезни к смерти.
Дальнейшее
развитие тема смерти обретает в философии
Мартина Хайдеггера.
Исходная
точка философствования Мартина Хайдеггера
— Dasein — это бытие личностное, бытие
человека. Его можно перевести как
вот-бытие. Основная его характеристика
— временность, которую Хайдеггер
истолковывает как заботу. Забота является
структурой человеческого бытия в его
целостности как единство трех моментов:
бытие-в-мире, бытие-при-внутримировом
сущем, забегание вперед. Бытие-в-мире
(модус прошлого) означает неразрывность
человека с миром. Бытие-при-внутримировом-сущем
(модус настоящего) — форма отношения к
вещам, не как к наличным (предполагающим
дистанцию), а как сподручным
(интимно-близким). Забегание вперед
(модус будущего) означает, что человеческое
бытие есть то, что оно не есть, оно
ускользает от себя, убегая вперед, и
потому есть всегда своя возможность —
проект. Человеческое бытие – бытие,
проектирующее себя, всегда нечто большее,
чем есть в данный момент. Забота — это
взаимопроникающие друг в друга
прошлое-настоящее-будущее — все они
наличествуют сразу в данности “теперь”.
Благодаря
проективности заботы человек направлен
к своей конечности — к смерти: “Умирание
основано со стороны своей онтологической
возможности в заботе”16.
В этом уникальность человека, так как
никакое сущее кроме человека не знает
о своей конечности, смертности, только
человеку ведома временность, а вместе
с ней — бытие. Человек — это сущее, которое
в состоянии поставить вопрос о смерти.
Хайдеггер описывает это понимание
смерти так: “Смерть есть возможность
прямой невозможности присутствия.
Таким образом смерть
открывается как наиболее
своя, безотносительная, не-обходимая
возможность.
Как таковая, она есть отличительное
предстояние. Основа его экзистенциальной
возможности в том, что присутствие себе
самому сущностно разомкнуто, и именно
по способу вперед-себя. Этот структурный
момент заботы имеет в бытии к смерти
свою исходнейшую конкретность. Бытие
к концу становится феноменально яснее
как бытие к означенной отличительной
возможности присутствия”17.
Однако
мир вещей заслоняет сознание собственной
конечности и смертности что приводит
к забвению своего подлинного бытия.
Человек переходит в не подлинное бытие
и начинает мыслить себя не как личность,
а как одну из вещей, наряду с прочими
вещами, в результате чего личность
человека отчуждается от него самого.
Осознание подлинного существования
становится возможным лишь перед лицом
смерти. Только благодаря своей смертности
человек остается человеком. Отношение
человека к собственному существованию
Хайдеггер называет настроением. Страх
— это такое настроение, которое открывает
человеку его конечность, смертность, и
вместе с этим — подлинность бытия.
Дальнейшее
становление традиции экзистенциализма
связано с развитием темы смерти. Так,
например, тема смерти становится
центральной для раскрытия абсурда как
основополагающей характеристики
человеческого бытия в философии А.Камю.
Параллельно с развитием философии
экзистенциализма тема смерти приобретает
особое значение в традиции психоанализа,
а в затем и в трансперсональной психологии.
1
Сотериология
– учение о спасении. Термин используется
для обозначения церковной дисциплины.
Однако фислофская сотериология имеет
более широкое значение – это обоснование
ценностей, которые упорядочивают его
внутреннюю жизнь: ведут к избавлению
от страданий, сообщают ему внутреннюю
безмятежность, позволяют возвышаться
над судьбой.
2
Экзистенция
– существование. В современной философии
– личностное существование. Философия
экзистенциализма рассматривает
экзистенции как первичную по отношению
к сущему (всем вещам мира) и описывает
отношение личности к собственному
существованию. Смерть носит определяющий
характер для определения отношения к
собственному существованию, через
которое рассматриваются все остальные
явления мира.
3
Сенека.
Нравственные
письма к Луцилию. – Кемерово: Кемеровское
книжное изд-во, 1986. С. 187.
4
Диоген
Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях
знаменитых философов. — М.: Мысль, 1979. С.
433.
5
Гайденко
П.П. Смерть // Философский энциклопедический
словарь. М.: Советская энциклопедия,
1989. С. 591-592.
6
Платон.
Федон // Платон. Собр. соч. в 4-х тт. Т.2. —
М.: Мысль, 1993. С.14.
7
Платон.
Федон // Платон. Собр. соч. в 4-х тт. Т.2. —
М.: Мысль, 1993. С.15.
8
Там
же. С.15.
9
Там
же. С.16.
10
Платон.
Федон // Платон. Собр. соч. в 4-х тт. Т.2. —
М.: Мысль, 1993. С.18-19.
11
Там
же. С.18.
12
Лосев
А.Ф. История античной эстетики. Последние
века. Кн.1. – М.: Искусство, 1988. С. 44.
13
Лосев
А.Ф. История античной эстетики. Последние
века. Кн.1. – М.: Искусство, 1988. С. 50.
14
Монтень
М. Опыты. В 3-х т. Кн. 1. М.: Голос, 1992. С.
85-103.
15
Кьеркегор
С. Болезнь к смерти // Кьеркегор С. Страх
и трепет. М.: Республика, 1993. С. 251-350.
16
Хайдеггер
М. Бытие и время. М.:
Ad Marginem, 1997. С.
252.
17
Там
же.
С.
250-251.
Смысл жизни перед лицом смерти Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»
С. А. Поварницын
СМЫСЛ ЖИЗНИ ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ
Работа представлена кафедрой философии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.
Научный руководитель — доктор философских наук, профессор Т. В. Науменко
Восприятие смерти является одной из вечных проблем философии. А одной из ключевых составляющих этой проблемы является вопрос о том, как влияет восприятие смерти, сама ее идея на жизнь людей, как трансформирует сознание и мир человека. Принято считать, что постоянно присутствующая на периферии сознания мысль о смерти действует на человека положительно, делает его жизнь более осмысленной, дает возможность радоваться ей. В статье мы стараемся внимательнее взглянуть на этот феномен, разобраться в его причинах и понять: на самом ли деле так велика роль мыслей о смерти.
Ключевые слова: смерть, философия смерти, экзистенциализм, страх смерти, смысл жизни.
S. Povarnitsyn
MEANING OF LIFE IN THE FACE OF DEATH
Perception of death is one of philosophy’s eternal problems. One of its key components is a question how the perception of death, the very idea of it change people’s lives, how it transforms man’s consciousness and the world in general. A thought about death constantly present at the edge of consciousness is considered to have a positive effect on a human, making his/her life more meaningful and giving the ability to enjoy it. The author of the article tries to examine closely this phenomenon, to identify its causes and to understand if a thought about death actually plays such an important role.
Key words: death, philosophy of death, existentialism, fear of death, meaning of life.
Одним из основных вопросов, к обсуж- в контексте размышлений о восприятия дению которого вновь и вновь возвращаются смерти, является вопрос о том, обладала ли
бы жизнь смыслом, если бы она была бесконечной. Г. Л. Тульчинский считает, что «сама мысль об индивидуальном бессмертии человека просто несовместима с идеей смысла жизни… Поступки бессмертного существа, имеющего «достаточное время» в будущем (да и имевшего его в прошлом) для своего совершенствования, не могут подпадать под оценки с позиций добра, гуманности и т. д. Его существование лишено ценностей, идеалов, ответственности, оно внеморально» [5, с. 393]. К противоположному мнению склонялся И. Ялом [6], отмечавший, что, возможно, если бы жизнь была бесконечной, она все равно имела бы смысл, каждый момент этой жизни был бы насыщен смыслом, можно было бы ценить и осмысливать то, что есть, то, что происходит здесь и сейчас. Косвенно поддерживают точку зрения Ялома эмпирические данные работы с тестом смысложиз-ненных ориентаций [2].
Принято считать, что столкновение с опытом смерти может стать тем толчком, который влияет на жизнь до смерти, перестраивает взгляды человека на существование. Опыт близкой смерти, непосредственного ощущения близости границы, нашел многообразное преломление в литературе и кино, в сюжетах о том, как меняется жизнь человека от осознания того, что ему отмерено совсем немного. Какие же есть подходы к пониманию этого явления?
Говоря об этом феномене, можно было бы в качестве аргумента указывать на то, что людям, пережившим близость смерти, свойственно бывает вдруг как бы с особенной остротой ощущать жизнь. Человек, стоявший на пороге гибели, но в итоге ее избежавший, после этого начинает ценить каждую отпущенную ему минуту, по крайней мере, на какое-то время.
Существует ряд исследований на тему изменения восприятия жизни перед угрозой смерти (см., например: [3; 4, с. 113-118]). И хотя они и не демонстрируют прямого роста осмысленности жизни, все-таки отмечаются некоторые изменения, которые можно было бы принять в качестве такового.
Размышляя о различных аспектах восприятия смерти, американский психотера-
певт Ирвин Ялом пишет: «В 1926 году Мартин Хайдеггер изучал вопрос о том, от чего идея смерти уберегает человека, и у него состоялся важный инсайт: сознание предстоящей личной смерти побуждает нас к переходу на более высокий модус существования. Хайдеггер считал, что имеются два фундаментальных модуса существования в мире: 1) состояние забвения бытия, 2) состояние со-знавания бытия» [6]. Хайдеггер различал два способа бытия: в одном человек живет как бы рефлекторно, воспроизводит полученные извне модели поведения и не склонен рефлексировать и ощущать собственное существование, а в другом, соответственно, склонен. Второй модус Хайдеггер считает «аутентичным» модусом бытия, более высокой ступенью развития личности. Какое отношение ко всему этому имеет смерть? Ирвин Ялом отвечает: «Хайдеггер отдавал себе отчет, что просто благодаря раздумьям, стойкости и «скрежету зубовному» не перейти из состояния забвения бытия в более просветленное и беспокойное состояние сознавания бытия. Нужны какие-то неотвратимые и непоправимые обстоятельства, определенный «экстремальный» опыт, который «вытряхивает», «вырывает» человека из повседневного модуса существования в состояние сознава-ния бытия. В качестве такого опыта (Ясперс имел в виду то же самое, говоря о «пограничных» или «предельных» состояниях) смерть превосходит все остальное: смерть есть условие, дающее нам возможность жить аутентичной жизнью» [6].
У нас есть ряд возражений против такой абсолютизации роли смерти. Так, если мы примем идею Ясперса о «пограничных» состояниях, то нам кажется верным не сводить эти состояния только лишь к близости смерти. Нам кажется, что подобным состоянием можно было бы так же назвать, например, состояние влюбленности, при котором резкий эмоциональный всплеск заставляет человека с необычайной силой ощутить жизнь. Влюбленный человек вдруг начинает замечать пение птиц, наслаждаться каждым глотком воздуха и т. д. Сходный эффект может
иметь так же освобождение из тюрьмы, выздоровление от сильной болезни или какое-то важное достижение. Этот эффект кажется нам похожим на то, как человек с необычайной силой ощущает вкус привычных блюд, если он провел некоторое время в состоянии сильного голода. Таким образом, мы считаем возможным признать, что мощные переживания (причем, не только негативные!) способны актуализировать жажду жизни.
Но, во-первых, было бы ошибкой полагать близость смерти единственным таким переживанием, хотя она и является одним из сильнейших возможных способов выйти из неосознанного бытия. А во-вторых, мы не вполне согласны с Яломом, когда он, цитируя Хайдеггера, заявляет, что переход из одного модуса в другой невозможен без потрясений. Сложность здесь вызывает хотя бы само определение потрясений, потому как мы допускаем, что это будет настолько субъективным параметром, что нет смысла основывать на этом какую-то общую теорию. Для кого-то потрясением будет близость смерти, а для кого-то, возможно, потеря работы, или физическая травма, или просто человек вдруг на секунду поднимет голову и посмотрит на облака.
Кардиореаниматолог Алексей Самохин всегда интересовался вопросами, связанными со смертью и ее восприятием людьми. Во время своей практики в одной из больниц Москвы он собирал своего рода коллекцию последних слов, которые пациенты произносили перед смертью [9]. И, вопреки ожиданиям экзистенциалистов, он обнаружил, что люди в последнем приближении к Танатосу не становятся вдруг образцами духовности, а заботят их вещи достаточно банальные и местами даже низкие, как например в случае с человеком, чье сердце начало отказывать ему из-за того, что он, решившись отомстить жене за измену, задался целью переспать с сотней женщин, и единственное, о чем он сожалел перед смертью — что он не успел выполнить поставленную задачу.
Мы полагаем, что жизнь каждого человека изобилует такими событиями, которые
могли бы «пробудить» его от сна неосознанного существования. И наряду с тем, как можно наверняка найти примеры довольно незначительных, казалось бы, событий, приводящих кого-то к этой внутренней революции, точно так же мы считаем возможным предположить, что есть примеры людей, которых близость к смерти не смогла сподвиг-нуть к подобному пробуждению.
И если мы примем возможность обоих этих вариантов, то нам не останется ничего другого, как признать, что «предельные» переживания могут являться не более чем помощниками на пути человека к осознанному, ответственному, прочувствованному бытию, но никто не освободит его от необходимости самому проходить этот путь.
Итак, в рассуждениях о смерти можно встретить такую точку зрения: значимость смерти в том, что только перед ее лицом человек получает возможность обрести смысл жизни, через близость смерти, и только через нее, актуализируется тяга к жизни. Подобная позиция, несмотря на ее распространенность, кажется нам ошибочной.
Так, известный русский биолог И. И. Мечников, размышлявший о возможности «воспитания инстинкта естественной смерти», писал о Л. Н. Толстом: «Когда Толстой, терзаемый невозможностью решить эту задачу и преследуемый страхом смерти, спросил себя, не может ли семейная любовь успокоить его душу, он тотчас увидел, что это — напрасная надежда. К чему, спрашивал он себя, воспитывать детей, которые вскоре очутятся в таком же критическом состоянии, как и их отец? Зачем же им жить? Зачем мне любить их, растить и блюсти их? Для того же отчаяния, которое во мне, или для тупоумия? Любя их, я не могу скрывать от них истины, всякий шаг ведет их к познанию этой истины. А истина — смерть» (цит. по: [10]).
На эту тему Ясперс пишет: «В своей пограничной ситуации экзистенция отчаивается в том, что ее существование и существование вообще имеет смысл и чего-то стоит. Она говорит себе: все преходяще; что значит радость жизни, если все гибнет!» [7, с. 552-564].
Таким образом, нам кажется, что было бы неверно абсолютизировать роль смерти. Возможно, некоторые склонны преувеличивать универсальность ее влияния на восприятие жизни. Впрочем, эта проблематика легко снимается более мягкими определениями -стоит лишь признать, что смерть — это просто один из факторов, могущих оказать влияние на восприятие жизни. Но даже вне зависимости от того, принимаем мы аргументы Хай-деггера как стопроцентно убедительные или нет, перед нами встает вопрос — в чем же глубинная природа этого механизма? Почему близость смерти может оказывать столь сильное действие на людей?
Попробуем разобраться, чем может быть вызвана подобная реакция на близость смерти. Итак, у людей начинает структурироваться мировоззрение в духе известного закона Клапареда: осознание возникает, когда мы наталкиваемся на препятствие [8, с. 67, 68]. Соответственно, осознание, осмысление жизни в целом также катализируют ситуации, заставляющие нас осознавать, что жизни что-то угрожает, может ее в любой момент прервать. По нашему мнению, в основе этого лежит тот же психологический феномен, который стал основой для старой русской поговорки «что имеем — не храним, потерявши — плачем». И действительно, не только в случае со смертью можно встретить такую модель восприятия. Ничуть не реже это можно наблюдать в отношениях между мужчиной и женщиной, чаще всего — уже устоявшихся, когда страсть между партнерами давно остыла, и даже влечения как такового почти не осталось, но они продолжают быть вместе по привычке или из страха остаться в одиночестве. В таких ситуациях появление кого-то третьего, угрозы для казалось бы не слишком-то и необходимого союза, часто вдруг стимулирует вспышку чувств в партнере, который осознает возможность утраты. Он начинает гораздо больше усилий прикладывать для сохранения союза, гораздо значимее видится ему присутствие в жизни своей второй половины.
Что лежит в основе этих резких изменений восприятия? По нашему мнению, можно было бы выделить несколько возможных причины. Одна, достаточно неприятная, будет заключаться в действии простой человеческой жадности, того, что принято называть поведением «собаки на сене», когда действительно важным является не сохранение союза, а предотвращение потери. Собственнический инстинкт хватать то, что убегает от тебя, может создать иллюзию вспышки любви, будь то любовь к партнеру или к жизни как таковой.
Другой причиной, психоаналитического толка, могла бы стать некоторая особенность личности «теряющего», которая не позволяет ему в полной мере наслаждаться тем, что он «имеет». Представим, что у человека в «нормальной» ситуации есть внутренние причины, бессознательные блоки против того, чтоб ощущать всю силу привязанности к другому ли человеку, к жизни ли в целом. Важным здесь является тот нюанс, что на глубинном уровне эта привязанность существует, она очень значима, но переживание и, тем более, проявление этой привязанности ограничено бессознательными страхами какого-либо рода. Примером такого страха может быть негативный опыт в близости с кем-то, при котором человек не боялся еще быть открыто включенным в эту близость, но в итоге отношения между людьми прекратились, причем болезненно. Незавершенное переживание этой ситуации может оставить свой отпечаток на всей дальнейшей жизни, приводя как раз к страху открытой включенности.
Но, повторим, все эти механизмы защиты могут действовать только в «нормальное» время, когда не существует сколь-нибудь серьезной угрозы для утраты безотчетно значимого объекта, или, по крайней мере, такая угроза не осознается человеком в достаточной степени. Тогда, стоит произойти кризисной ситуации, создающей или актуализирующей подобную угрозу, как более мощные механизмы привязанности, до того момента подавленные, актуализируются, а защитные механизмы, предохраняющие, по сути, от
возможной утраты, временно теряют смысл, потому что если утрата становится так близка, то более нет уже необходимости исподволь переживать страх этой утраты — вот она, совсем рядом. В такой ситуации человек вдруг становится способен ощутить полную силу любви к другому человеку или собственной жизни. Эта же логика будет объяснять то, как часто люди осознают «подлинную» ценность другого человека только после его ухода.
Примерно об этом же пишет экзистенциалист Камю в своей повести «Падение»: «Заметили вы, что только смерть пробуждает наши чувства? Как горячо мы любим друзей, которых отняла у нас смерть. Верно? Как мы восхищаемся нашими учителями, которые уже не могут говорить, ибо у них в рот набилась земля. Без тени принуждения мы их восхваляем, а может быть, они всю жизнь ждали от нас хвалебного слова. И знаете, почему мы всегда более справедливы и более великодушны к умершим? Причина очень проста. Мы не связаны обязательствами по отношению к ним. Они не стесняют нашей свободы.» [1, с. 277-334].
Говоря о свободе, которую больше не стесняют умершие, Камю по сути очень близок к предлагаемому нами понятию бессознательных страхов, которые мешают нам чувствовать всю силу привязанности к людям. Ведь чем иным, кроме страха, можно объяснить это ощущение — что близкие лишают нас свободы? Ведь не в буквальном же смысле нам не позволяют делать или говорить что-то, мы сами выступаем для себя самыми строгими цензорами, стремясь не поставить под удар значимые для нас отношения.
В основе первой указанной нами причины может, по нашему мнению, лежать механизм, описанный во втором случае. Но мы не беремся утверждать, что во всех случаях то, что кажется жадным эгоизмом собственничества, будет на самом деле подавленным страхом потерять нечто значимое. По нашему мнению, в основе некоторых отношений между людьми не стоит искать вовсе никакой любви, а только лишь действие подобно-
го эгоизма, и мы позволяем себе экстраполировать эту возможность на любовь человека к жизни.
Можно аналогичным образом рассмотреть пример ситуации, в которой неизлечимый больной, которому врачи с уверенностью заявляют о небольшом сроке, оставшемуся ему на земле, начинает вдруг проявлять удивительную активность, до той поры для него не характерную: начинает путешествовать, писать стихи, говорить людям то, что давно собирался. Эта модель поведения, как нам кажется, так же вписывается в логику действия подавленных страхов. Человек во время своей «нормальной» жизни по каким-либо причинам не ощущал за собой права делать то, что ему хочется. Он существовал в некоторой давно устоявшейся колее, боясь выйти за ее пределы, боясь исследовать собственные желания и возможности, стараясь беречь себя для будущего или просто не решаясь открыто заявить себя миру. Человек в таком случае склонен жить не собственными желаниями, а тем, что он, по своим собственным ощущением, должен делать в жизни. По нашим личным наблюдениям, такая проблема, в той или иной мере, свойственна по крайней мере очень многим людям, если не всем вообще. И тогда вполне логичным кажется то, что когда человек понимает, что беречь себя уже незачем, начинает ощущать себя по сути уже утраченным для мира тех, кому он был должен жить свою предыдущую жизнь, он вдруг позволяет себе отдаться всему тому великолепию фантазии и энергии, которые до той поры были сокрыты в нем.
Другим аспектом феномена всплеска любви к жизни перед лицом смерти могут являться еще и просто психологические механизмы, отвечающие за восприятие в ситуациях сравнения. Сталкиваясь с угрозой потерять нечто мы бываем склонны преувеличивать его ценность. Когда мы болеем, нам кажется, что единственное, что нужно для счастья — это здоровье. Когда мы голодны — еда видится нам самым важным. Возможно, так же происходит и с ощущением близости конца жизни, когда мы начинаем ощущать
жизнь как нечто более ценное, чем мы привыкли думать.
Если принять такие объяснительные модели для описываемого феномена вдруг пробуждающейся перед лицом смерти страсти к жизни, то надо, по нашему мнению, признать эту страсть скорее уделом тех, кто не любит жизнь на самом деле, или, в лучшем случае, не умеет любить ее в отсутствие какой-либо угрозы.
Еще один важный, по нашему мнению, вопрос в этой связи: должны ли мы вслед за Хайдеггером говорить о том, что раскрытие своего бытия есть обязательная и безусловная цель для всякого человека? Следует ли нам безоговорочно принимать подобную телеологию духовного развития человека? У нас нет ответа на этот вопрос, есть лишь сомнения в однозначном «да».
Так, разные ценностные ориентации могут дать нам разные трактовки этой проблематики. Если мы принимаем за терминальную ценность осознанное и отрефлексиро-ванное бытие — то ответ самоочевиден. Но если, к примеру, мы решим принять высшей ценностью радость жизни, пусть и с некоторым налетом гедонизма? В таком случае, перед нами встает следующий вопрос: всегда ли человек, перейдя на более высокий модус бытия, станет получать от жизни больше удовольствия? Можем ли мы допустить, что нахождение в модусе Das Man может приносить человеку много простой радости, в то время как переход к осознанию бытия принесет постоянную фрустрацию сомнений и вечную пытку рефлексии? Если принять во внимание пресловутое «горе от ума», то ответ на этот вопрос становится, по нашему мнению, по крайней мере неоднозначным. А следовательно, можно поставить под сомнение и постулирование перехода к более высокому модусу бытия как безусловной всеобщей цели.
Так же, на наш взгляд, стоит обратить внимание на вопрос о том, насколько продолжительны могут быть изменения, происходящие в человеке в связи с «пограничным состоянием». Идеалистическая картина, ко-
торую бы хотели нарисовать философы-экзистенциалисты, наверняка подразумевала бы необратимость подобных изменений, предполагалось бы, что раз почувствовав вкус жизни в подлинном модусе бытия человек уже никогда не вернется назад. Так ли это на самом деле?
Во-первых, мы считаем, что если человек по какой-то причине раньше не пребывал в подлинном модусе, то эта причина совсем не обязательно будет полностью устранена в процессе переживания пограничной ситуации, хотя и отрицать такую возможность мы не станем.
Во-вторых, данные конкретных исследований (дать ссылку на тед) свидетельствуют о том, что значимость какого-либо события для мироощущения человека является действительно высокой на протяжении всего лишь нескольких месяцев. Вслед за Марком Твеном, не стремясь полностью полагаться на статистику, мы все же считаем наличие таких результатов исследований достаточной базой для того, чтобы хотя бы сделать предположение о том, что такое возможно. Таким образом, мы не беремся с уверенностью утверждать, что любые события оказывают только краткосрочное влияние на человека, но мы считаем, что мы вправе допускать, что это так.
Но если мы соединим эти два предположения, то это значило бы, что не исключено, что через какое-то время после произошедшего события человек имеет все шансы снова вернуться к своему Das Man. Как ни горько было бы для романтичных натур признать такой сценарий вероятным, мы все же считаем, что нахождение в подлинном модусе бытия — это постоянный процесс, требующий напряжения душевных сил человека, и влияние на его результат внешних событий хоть и может быть довольно заметным, все-таки не может считаться единственно возможным. А это снова приводит нас к мысли о том, что значимость переживаний по поводу смерти несколько преувеличена.
Мы не утверждаем, что духовное пробуждение перед лицом смерти невозможно.
Но одной из причин убежденности в этом может, по нашему мнению, являться просто последовательно воспроизводимый социальный сценарий подобного пробуждения. Своего рода самосбывающееся пророчество -люди вроде бы знают, что перед лицом смерти происходят мощные психологические процессы, а потому сами старательно идут к этой цели, когда чувствуют приближение кончины. Еще раз повторимся, что мы не ут-
верждаем это как единственную причину рассматриваемого явления, а только допускаем, что наряду с подлинным экзистенциальным переживанием возможно встретить и более прозаические феномены, которые как раз вполне вписывались бы в Хайдеггеров-ский Das Man. Das Man знают, что перед смертью положено обращаться к размыше-ниям о Боге и начинать вдруг особенно остро ощущать жизнь — и Das Man делают это.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Камю А. Избранное. М., Радуга, 1988.
2. Леонтьев Д. А. Тест смысложизненных ориентаций. М.: Смысл, 1992.
3. Леонтьев Д. А. Психология смысла. М.: Смысл, 1999.
4. Попогребский А. П. Влияние инфаркта миокарда на смысловую сферу человека // Психол. журн. 1998. № 5. Т. 19.
5. Тульчинский Г. Л. Танатология // Проективный философский словарь: новые термины и понятия / под ред. Г. Л. Тульчинского, М. Н. Эпштейна. СПб.: Алетейя, 2003.
6. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: Класс, 1999.
7. Ясперс К. Философия. Гейдельберг. 1-е изд. 1931. Перевод по: 2-е изд. 1948. Цит. по: URL: http://elenakosilova.narod.ru/studia/j smord.htm
8. Claparede Ed. La conscience de la ressenmblance et la différence chez l’enfant // Archive de Psychologie, 1918, vol. XVII, N 65. Цит. по: URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/psihologic/615
9. URL: http://angstboy.livejournal.com/5580.html
10. URL: http : //lit. lib.ru/z/zima_a_m/text_0050.shtml
REFERENCES
1. Kamyu A. Izbrannoye. M., Raduga, 1988.
2. Leont’yev D. A. Test smyslozhiznennykh oriyentatsiy. M.: Smysl, 1992.
3. Leont’yev D. A. Psikhologiya smysla. M.: Smysl, 1999.
4. Popogrebsky A. P. Vliyaniye infarkta miokarda na smyslovuyu sferu cheloveka // Psikhol. zhurn. 1998. N 5. T. 19.
5. Tul’chinsky G. L. Tanatologiya // Proektivny filosofskiy slovar’: novye terminy i ponyatiya / pod red. G. L. Tul’chinskogo, M. N. Epshteyna. SPb.: Aletey’ya, 2003.
6. YalomI. Ekzistentsial’naya psikhoterapiya. M.: Klass, 1999.
7. Yaspers K. Filosofiya. Geydel’berg. 1-e izd. 1931. Perevod po: 2-e izd. 1948. Tsit. po: URL: http://elenakosilova.narod.ru/studia/jsmord.htm
8. Claparede Ed. La conscience de la ressenmblance et la difference chez l’enfant // Archive de Psychologie, 1918, vol. XVII, N 65. Tsit. po: URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/psihologic/615
9. URL: http://angstboy.livejournal.com/5580.html
10. URL: http://lit.lib.ru/z/zima_a_m/text_0050.shtml
Смерть: философские определения
Философы и смерть:
В древности эпикуреизм буквально измельчает и устраняет понятие смерти: смерть — это ничто. Положение Эпикура обновлено до наших дней, для Сартра , который отверг идею смерти, поскольку Хайдеггер пытается найти ее глубоко в нашем опыте.
По-латыни смерть означает конец жизни, физическое прекращение жизни. Если это определение всем нам известно, его можно расширить.В самом деле, в медицинском смысле это конец функции мозга, определяемой плоской электроэнцефалограммой. В нынешнем философском смысле он последовательно рассматривался рядом авторов. Платон , таким образом, был определен как конец земной жизни и доступ к идеальному миру. Эпикур или Лукреций определил это как растворение души и тела. Хайдеггер видит в нем саму форму человеческой жизни, рассматриваемую в ее конечности; эта форма ранее и предполагалась, позволяет получить доступ к ее подлинности.Наконец, Сартр рассматривал смерть как факт без каких-либо онтологических вопросов.
Определения философов:
— Платон
[Смерть]: «Разве это то, что отделяет душу от тела? Он умер, когда тело отделено от души, остается одна, отдельно от себя, и когда душа, отделенная от тела, остается одна, отдельно, сама с собой »…
– Эпикур
«Познакомьтесь с идеей, что смерть для нас ничто, поскольку все добро и зло лежат в ощущениях, золоте, смерть — это полное отрицание последнего […].Таким образом, боль, которая вызывает наибольшее волнение, для нас ничто, поскольку, пока мы существуем, смерти нет, и эта смерть там, где нас нет. ”
– Монтень :
«Философствовать — значит научиться умирать»
— Гегель
«Смерть, если мы хотим назвать эту нереальность, самая опасная вещь […]. Это не та жизнь, которая отшатывается от ужаса перед смертью и сохраняет чистое разрушение, но жизнь есть смерть и остается даже в смерти, которая есть жизнь разума.”
— Шопенгауэр
«Смерть — это момент освобождения от узкой и единообразной индивидуальности, которая, вдали от внутренней субстанции нашего существа, скорее является своего рода аберрацией. ”
— Хайдеггер
«Это означает, что конец смерти не означает для человеческой реальности завершение бытия с моей целью, это означает конец для существа, которое является существом. Смерть — это способ существования человеческой реальности, который предполагает, что он есть: когда человек оживает, он уже достаточно взрослый, чтобы умереть.”
– Сартр
[Смерть] «Не только проект, уничтоживший все проекты, но и сам себя […]. Это торжество точки зрения других на то, что я есть сам. ”
«Смерть — это значение моего будущего« я », которое я представляю другому»
Статьи по теме Смерть
,
Философия смерти | Умный набор
Самое раннее воспоминание Мигеля де Унамуно было о бомбе, упавшей на крышу дома его соседа во время последней Карлистской войны в Испании. Философ и поэт родились в конфликте. Унамуно был испанским патриотом и одним из самых ярых его критиков; баск, который также был испанцем; ребенок, который хотел быть католическим святым; философ, с подозрением относившийся к философии.
Мигель де Унамуно проснулся однажды ночью 1897 года, мучимый мечтами о падении в небытие.Всего несколькими месяцами ранее маленький сын Унамуно Раймундо заболел менингитом. Болезнь Раймундо вывела его из строя физически и умственно. Ожидается, что он не проживет долго. Мигель де Унамуно считал, что эта трагедия была его ошибкой, божественным наказанием за отказ от своей детской веры и принятие научного рационализма. Той ночью 1897 года жена Унамуно Конча застала своего мужа рыдающим. Она обняла его и крикнула: «Дитя мое!» Спустя годы Унамуно написал об этом опыте и длительном эффекте этих двух слов.
В момент высшей, ужасной тоски, охваченной сверхчеловеческим плачем, когда она увидела меня в когтях Ангела Ничто, она закричала мне из глубин своего материнского существа, сверхчеловеческого и божественного: «Дитя мое. !» Тогда я обнаружил все, что Бог сделал для меня в этой женщине, матери моих детей, моей собственной девственной матери… моем зеркале святого, божественного бессознательного и вечности.
Этот «кризис 1897 года» стал перекрестком духовного и интеллектуального пути Мигеля де Унамуно.Философ не построил бы никакой системы, которая устраняла бы его внутреннее смятение. Он не отвернулся от Ангела Ничто. Скорее, он обнял бы этого ангела, как его обняла жена в его горе. Мигель де Унамуно развил бы из своего кошмара беспорядочную, страстную философию конфликта, философию трагедии. Короче говоря, философия самого себя.
•
Сто лет назад, в 1913 году, Мигель де Унамуно опубликовал книгу под названием « Трагическое чувство жизни ».В его время это считалось шедевром, влиятельным произведением ранней экзистенциалистской философии. Но The Tragic Sense of Life — это больше (или можно сказать меньше), чем философское произведение. Это глубоко личный рассказ о ночных страданиях одного человека.
Книга начинается с ответа:
«Я мужчина; никого другого я не считаю чужим ».
Вопросы — это вопросы, которые мы задаем с момента зарождения сознания: Кто я? Для чего я существую? «Я, — ответил Унамуно, — мужчина.«Человек — индивидуальная человеческая жизнь — был началом всего для Унамуно. «Человек из плоти и костей; человек, который рождается, страдает и умирает — прежде всего, кто умирает; человек, который ест, пьет, играет, спит, думает и хочет; человек, которого видят и слышат; брат, настоящий брат ». Этого человека не следует путать с другим типом «людей» — homo sapiens Линнея, или двуногим без перьев Аристотеля, или социальным подрядчиком Руссо. Этот другой тип «мужчин» вовсе не мужчина.Это идея мужчины. У этого мужчины нет секса, нет страны, нет кошмаров — этот мужчина — абстракция. Нет, Унамуно беспокоил настоящий человек из плоти и костей. «Я мужчина» — это ответ, и это тоже вопрос. Человек, как писал Унамуно, «одновременно является субъектом и высшим объектом всей философии, нравится это некоторым самозваным философам или нет». Человек, а не идеи. В конце концов, философы тоже сделаны из плоти и костей, напоминает нам Унамуно, нравится им это или нет.
Мы думаем, что задача философии, науки, жизни — спросить: «Почему?» из какого-то объективного далекого места.Но «почему», — пишет Унамуно, имеет смысл только с учетом «почему». Не просто «почему», а с какой целью? Не только причина жизни, но и конец. Человек обладает сознанием. Но одно дело знать, пишет Унамуно, а жить — другое. Ошибочно думать, что только потому, что люди обладают сознанием, только идеи создают человека. Философия, наука, промышленность, мораль — «мы наполнили мир чудесами промышленности, великими фабриками, дорогами, музеями и библиотеками» и все же мы должны спросить: был ли человек создан для идей или мы созданы для того, чтобы служить продуктам идей? ? Cogito ergo sum , заключил Декарт, «я думаю» подтверждает мое существование.Но где в этом заявлении, хотел знать Унамуно, был настоящий человек, стоящий за философией? Где был Рене Декарт, любивший поэзию и математику, желавший небес?
Ближе к истине, — писал Унамуно, — сум, ergo cogito — «Я есть, следовательно, думаю». И все же, почему мы не говорим: «Я чувствую, следовательно, я есть»? Или «Я буду, значит, я?» Конечно, мы мыслящие существа, но мы также испытываем радость и страдаем. Мы думаем всем своим духом и телом. Мы чувствуем телом и разумом.
Человек считается разумным животным. Я не знаю, почему он не был определен как аффективное или чувствующее животное. Возможно, то, что отличает его от других животных, — это чувство, а не разум. Я чаще видел рассудок кошки, чем смех или плач. Возможно, он внутренне плачет или смеется, но, возможно, и внутренне краб решает уравнения второй степени.
«Я», — написал Унамуно 100 лет назад. Но кто я? «Все, что у нас есть, — это наша индивидуальность, — писал Унамуно, — если мы что-то еще, мы ничто».«Они говорят мне, что я здесь, чтобы понять, что я не знаю, какой социальный результат; но я чувствую, что я, как и все мои товарищи, здесь, чтобы реализовать себя, чтобы жить ». «Все, что у меня есть, — это я», — написал Унамуно, но он все равно пытался сбежать. Он узнал, что сознание — это еще не все, чем его придумывали. Сознание, открывшее нам много интересных истин о существовании, внесло еще больше путаницы. Чем больше систем мышления мы развиваем — чем больше уравнений мы доказываем — тем больше противоречий мы получаем. Чем больше мы узнаем о жизни на Земле, тем загадочнее становится Вселенная.«Когда мы отступаем от этой путаницы, мы становимся лицемерами», — писал Унамуно. Тем не менее, когда мы противостоим хаосу, мы страдаем. Сознание — наш дар и наш враг. «Сознание, — писал Унамуно, — это болезнь». Мы узнаем, что эта вещь, называемая сознанием, — это просто осознание собственных ограничений. Другими словами, это сознание смерти. И в этом трагический смысл жизни.
Марк Аврелий, Святой Августин, Паскаль, Руссо, Рене, Оберман, Томсон, Леопарди, Виньи, Ленау, Клейст, Амиэль, Квенталь, Кьеркегор — это всего лишь несколько человек плоти и костей, перенесших тяжелую болезнь. — писал Унамуно, — люди «обременены мудростью, а не знаниями.Эти больные люди — родственные души Унамуно, люди, для которых трагедия была постоянным спутником. Это люди, которые предпочли принять великое ужасное Сомнение, которое таится в основе современного существования, а не исповедовать лекарство. «Недостаточно, — писал Унамуно, — чтобы вылечить чуму; мы должны научиться плакать об этом ».
Все это звучит немного болезненно, признал Унамуно. Но почти всегда из-за болезней мы обращаем внимание на свое здоровье. (А кто бы ни доказал, спросил Унамуно, что человек по природе здоров или весел?) Из тьмы страданий мы выходим на свет, точно так же, как когда Данте поднялся из глубин ада, чтобы снова увидеть звезды.Именно через болезнь сознания, конфликт и трагедию жизни Мигель де Унамуно смог найти свою душу. И это для Унамуно стоило миллиона хороших идей.
« miserere , спетое вместе множеством людей, страдающих судьбой, — писал он, — имеет такую же ценность, как и философия».
•
Представьте себя в маленькой лодке, которая остановилась на полпути между рекой и бушующим водопадом внизу. Так живет человек с трагическим смыслом жизни.В любом случае так жил Мигель де Унамуно — в состоянии экзистенциального кризиса, паря над бездной.
Теперь представьте, что вы мертвы. Вы не можете этого сделать; как бы вы ни старались. Буквально невозможно, писал Унамуно, представить себя несуществующими, как бы велико ни было наше воображение. «Сядьте на мгновение, — предложил он, — и попытайтесь представить свой разум — свое сознание — таким, каким он является, когда вы находитесь в глубоком сне без сновидений». У тебя болит голова. Попробуйте еще больше, и вы начнете сходить с ума.«Это похоже на тесную камеру, — писал Унамуно, — о прутьях которой моя душа напрасно бьет крыльями. Меня душит недостаток воздуха. Больше, больше и всегда больше! »
Я хочу быть собой, и все же, не переставая быть самим собой, быть также и другими, слиться с совокупностью видимых и невидимых вещей, расширить себя в безграничное пространство и продлить себя до бесконечности времени , Не быть всем и навсегда значит не быть — по крайней мере, позволь мне быть всем собой, и быть таким во веки веков.А быть собой — значит быть всем остальным. Либо все, либо ничего!
Существование — это стремление к жизни — жить, жить и жить. И все же сознание — это знание того, что мы умрем. Мы, как писал Мартин Хайдеггер (на которого оказал влияние Унамуно), существа-к-смерти. Но в высшей степени осознавать свою смертность — значит жаждать бессмертия. Мы хотим жить и жить вечно. Все это противоречие.
«Противоречие?» написал Унамуно.»Чтобы быть уверенным! … Конечно, есть противоречие! …Противоречие! Конечно! Поскольку мы живем только в противоречиях, поскольку жизнь — это трагедия, а трагедия — это постоянная борьба, без победы или надежды на победу, жизнь — это противоречие ». Эта сдача противоречию для Унамуно — вот что значит быть мужчиной, жить как целостный человек. Мы подтверждаем жизнь, когда сомневаемся в ней, и сомневаемся, чем больше подтверждаем. Для Унамуно восклицательные и вопросительные знаки такие же. Должен быть совершенно новый знак препинания, называемый «унамуно», чтобы выразить страстное, утвердительное сомнение.
«Вечность, вечность! — это высшее желание! » Но почему? Разве не эта жажда бессмертия подавляет наше наслаждение жизнью? Унамуно спросил: «Разве не« безумная любовь к жизни »чаще всего побуждает нас стремиться к смерти? Если мы должны умереть, почему бы нам всем просто не умереть как можно скорее и навсегда, чтобы больше не могло возникнуть обреченное сознание, терзаемое собственной смертностью? Что хорошего в жизни?
Унамуно, конечно, не ответил. Мы хотим жизни, потому что живы.Мы хотим жить, потому что любим жизнь. Между любовью и жизнью существует родство, и поэтому существует родство между любовью и смертью. Чем больше мы отдаемся всей жизни и всей смерти — трагедии и радости, беспорядку и ясности — тем больше мы любим. И любовь — наше утешение.
•
Однажды ночью 1897 года поэт и философ Мигель де Унамуно проснулся, рыдая, страдая от любви к своему сыну. А потом жена Унамуно, возлюбленная его детства, подошла к нему, обняла его и сказала: «Дитя мое!» потому что она тоже страдала.В ту ночь Унамуно нашел в своей жене немного чего-то божественного, от чего он отказался много лет назад. Она была его зеркалом, а он был ее, и вместе они уклонились от Ангела Ничто.
Нас учат: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», — писал Унамуно, но это предполагает, что мы любим себя. И если у нас нет ощущения себя, своих страданий, своей индивидуальности, как мы можем любить другого? Нас учат: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», но мы даже не уверены, что знаем, что такое любовь — жертвоприношение дому или стране, работе или детям? Нам говорят: «Живите для истины, добра, прекрасного!» написал Унамуно, но что тщеславнее и неискреннее? «Я люблю своего соседа, — писал Унамуно, — не потому, что он хорош или красив, и не потому, что я пожертвовал собой ради него, а потому, что он живет во мне и является частью моего сознания, потому что он такой же, как я, потому что он мой».”
«Я мужчина», — написал Мигель де Унамуно, человек, озабоченный только своей жизнью. Эгоистичный? — спросил Унамуно. Может быть. Но мы можем познать Человечество, подумал Унамуно, только зная одно человеческое существо, полностью доступное нам — наше «я». Таким образом, чем больше я беспокоюсь о своей собственной жизни, тем больше я объединяю свое жалкое, движущееся к смерти я со всем творением — с мужчинами, женщинами, кошками, крабами и, конечно, с Богом тоже. Другими словами, чем больше я принимаю свою смертность, тем больше я становлюсь, по сути, вечным.«Жажда вечности, — пишет Унамуно, — это то, что называется любовью среди людей, и всякий, кто любит другого, желает увековечить себя в нем». Противоречие? Да!
«Возлюби ближнего твоего» для Унамуно не было простой теорией. Испания Унамуно была страной, которая почти постоянно находилась в состоянии войны. Как ректор Университета Саламанки, Унамуно имел довольно удобное убежище, в котором он мог писать свои стихи и пьесы. Тем не менее, он сделал эту позицию платформой для выступления против фашизма. Унамуно был снят с поста ректора в 1901 году и вынужден покинуть страну до 1930-х годов диктатурой Риверы за публичное противодействие режиму.В 1936 году, когда разразилась гражданская война в Испании, Фалангисты Франко снова сняли Унамуно со своего поста ректора (и фактически линчевали). Десять недель спустя он умер от разбитого сердца.
Вы можете слышать напевы Упанишад так же, как и Евангелия в The Tragic Sense of Life . Мигель де Унамуно был пантеистом-экзистенциалистом, еретиком-католиком и мистиком Кьеркегора. (Унамуно, на самом деле, выучил датский, чтобы читать тогда еще почти неизвестного философа в оригинале, читал американскую литературу в то время, когда европейские интеллектуалы считали ее несерьезной, выучил 14 языков, чтобы приблизиться к словам других, потому что он любил и других писателей.)
«Я мужчина, — начал свою книгу Мигель де Унамуно, — другого человека я не считаю чужим».
•
В Саламанке 100 лет назад можно было увидеть любимого Мигеля де Унамуно днем, пьющим кофе и складывающим пижаритов , маленьких бумажных птичек. Унамуно был восторженным и знаменитым бумажным папщиком — он написал имитацию «научного» трактата о складывании бумаги и оригами, которое фигурирует в ряде его романов и стихов. Знаменитая карикатура на Унамуно изображает его как наполовину человека, наполовину — пижарита .У трагического писателя была причудливая сторона — Унамуно, как это ни парадоксально, был оптимистичным человеком. «Тот, кто не страдает, не получает удовольствия, — мог бы сказать вам Унамуно, если бы вы присоединились к нему в кафе, — так же, как тот, кто нечувствителен к холоду, нечувствителен к теплу». Однажды Унамуно подумывал написать спутник к The Tragic Sense of Life , который исследовал бы комический смысл жизни.
Для Мигеля де Унамуно персонаж, который больше всего выражал его оптимистический скептицизм, был Дон Кихот.Он писал, что философию Кихота «трудно назвать идеализмом, поскольку он не боролся за идеи; это был спиритизм, потому что он боролся за дух ». А в чем заключалась философия Мигеля де Унамуно? В конце концов, этот человек был самопровозглашенным «идеокластом». Возможно, это можно найти в истории, записанной давным-давно его другом Эдуардо Ортега-и-Гассет. Однажды, живя в изгнании во Франции, Унамуно сидел, складывая зверинец в своем саду. Мальчик забрел в сад и был поражен бумажными животными.Мальчик повернулся к Унамуно и спросил: «Дон Мигель, маленькие бумажные птички говорят?» Унамуно был тронут этим вопросом. Внезапно бумажные птицы засветились. The Tragic Sense of Life можно назвать философией маленьких бумажных птичек. Бумажная птица — противоречие; это возвышенно, поскольку это просто. Бумажная птица трагична; он легкий, но не может летать. Бумажная птичка — это протест против несправедливости чистого листа бумаги. И он тоже бумажный. • 6 декабря 2013 г.
,