Автором культурно исторической теории развития впф является: Дипломная работа «Культурно-историческая теория Л.С. Выготского»

Культурно-историческая теория развития ВПФ Л.С. Выготского — Студопедия

Анализируя научные направления психологии в начале XX в., Л.С. Выготский пришел к выводу, что существующие на тот момент теории развития психики являются по сути «натуралистическими (биологизаторскими). Такому подходу Л.С. Выготский противопоставил куль­турно-историческую концепцию развития психики. Согласно Л.С. Выготскому, в процессе общественной жизни при­родные потребности человека меняются, развиваются новые, специфически человеческие потребности.Выготский различал элементарные (простейшие, низшие) психические функции (фаза «натурального развития») и высшие психические функции (фаза «культурного» развития). Основное различие между ними состоит в уровне произвольности, т.е. «натуральные» психические процессы не регулируются человеком; к высшим психическим функциям (ВПФ) относятся те, которыми человек может сознательно управ­лять. Выготский пришел к выводу о том, что волевая сознательная регуля­ция связана с опосредованным характером ВПФ..Применение орудий труда и знаковых систем в практической деятельности знаменует собой начало перехода человека от непо­средственных к опосредствованным психическим процессам, где в качестве средства управления ими выступают как раз эти орудия и знаки. В результате перестраивается вся психическая деятельность человека, поднимаясь на более высокий уровень по сравнению с животными.Психология и поведение ребенка есть результат взаимодействия двух процессов: биологического созревания и научения. Оба процесса начинаются сразу после появления младенца на свет и практически слиты в единой линии развития.Обучение представляет собой передачу ребенку опыта пользования орудиями и знаками для того, чтобы он научился управлять собственным поведением (деятельностью) и психическими процессами. Первоначально способ использования знаков и орудий демонстрируется ребенку взрослым в общении и совместной предметной деятельности. Вначале орудия и знаки выступают как средства внешние по отношению к самому ребенку (привнесенные взрослыми) и только затем превращаются для ребенка в средства осознаваемые и необходимые для него самого. Это происходит в процессе интериоризации.

Интериоризация — фундаментальный закон развития высших психических функций человека. В этом состоит идея Выготского об их происхождении. Высшие психические функ­ции ребенка возникают первоначально как форма коллективного поведения, как форма сотрудничества с другими людьми и лишь впоследствии путем интериоризации они становятся собственно ин­дивидуальными функциями, или, как писал Выготский: «Всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дваж­ды… сперва между людьми, как категория интерпсихическая, за­тем внутри ребенка как категория интрапсихическая». Так, например, речь развивается у ребенка сначала как форма подражания взрослому и под влиянием потребности общения с ним, но в ходе развития она становится средством выражения его собственных мыслей и чувств, т.е. превращается во внутреннюю и начинает выполнять интеллектуальную функцию, отражать индивидуальное мышление, – речь интериоризуется.

.Л.С. Выготский сформулировал основные закономерности детского развития:
Неравномерность развитияпроявляется в том, чторазличные психические функции и свойства психики на протяжении развития ребенка развиваются неравномерно. Есть периоды, когда та или иная функция развивается наиболее интенсивно, опережая другие. Такой период называют сенситивным, наиболее оптимальным, для развития этой функции. На следующем возрастном этапе уже другая функция или свойство психики будет доминировать над остальными, приобретая качественно новые характеристики.
Цикличностьразвития проявляется в том, что темп и содержание развития на протяжении детства имеет как периоды интенсивного, ускоренного развития каких-либо сторон психики (например, стремление к самостоятельности в кризисные периоды развития), так и периоды «затишья», более спокойного и замедленного развития. Эти циклы сменяют друг друга на протяжении всей жизни человека, но наиболее ярко они проявляются в детском возрасте.
«Метаморфозы» психического развития в детском возрасте. Под этим понятием Л.С.Выготский понимал иное качество психических процессов, приобретаемое в ходе развития. Развитие не сво­дится к количественным изменениям, это качествен­ные преобразования психики, которые своеобразны на каждой воз­растной ступени, они качественно отличны от того, что было раньше, и того, что будет потом. Пластичность и возможность компенсации. Психические функции ребенка совершенствуются, меняются, достраиваются на каждом возрастном этапе. Если какая-то функция не получила необходимого развития в сенситивный период, то пластичность детской психики позволяет формировать ее и в последующие периоды, хотя этот процесс будет более сложным. Более того, хорошо развитые психические функции могут частично компенсировать (заместить) те функции, которые по разным причинам оказались несформированными. Например, у ребенка с нарушениями зрения – слепого или слабовидящего – усиленно формируются и обостряются другие органы чувств – слух, осязание обоняние и его ориентировка в пространстве опирается уже не на зрение, а на компенсаторные заменители утерянно

Культурно-историческая концепция развития высших психических функций Л. С. Выготского

Наука о психическом развитии зародилась как ветвь сравнительной психологии в конце XIX в. Точкой отсчета для систематических исследований психологии ребенка служит книга немецкого ученого-дарвиниста В. Прейера «Душа ребенка», по единодушному признанию психологов, он считается основателем детской психологии.

Нет практически ни одного выдающегося психолога, занимавшегося проблемами общей психологии, который бы одновременно, так или иначе, не занимался бы проблемами развития психики. В этой области работали такие всемирно известные ученые, как В. Штерн, К. Левин, 3. Фрейд, Э. Шпрангер, Ж. Пиаже, С. Л. Рубинштейн, Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин, Д. Б. Эльконин и др.

Развитие, прежде всего, характеризуется качественными изменениями, появлением новообразований, новых механизмов, новых процессов, новых структур. Л. С. Выготский и другие психологи описали основные признаки развития. Наиболее важные среди них: дифференциация, расчленение ранее бывшего единым элемента; появление новых сторон, новых элементов в самом развитии; перестройка связей между сторонами объекта. Каждый из этих процессов соответствует перечисленным критериям развития [1].

Сегодня существует достаточно теорий, объясняющих развитие высших психических функций.

· Культурно-историческая концепция Л. С. Выготского, согласно которой интерпсихическое становится интрапсихическим.

· Теория деятельности А. Н. Леонтьева: всякая деятельность выступает как сознательное действие, затем как операция и по мере формирования становится функцией.

· Теория формирования умственных действий П. Я. Гальперина: формирование психических функций происходит на основе предметного действия и идет от материального выполнения действия, а затем через его речевую форму переходит в умственный план. Это наиболее развитая концепция формирования [6].

· Концепция учебной деятельности – исследования Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова.

· Концепция развития интеллекта Ж. Пиаже.

· Эпигенетическая концепцияЭ. Эриксона.

· Психоаналитическая теорияЗ. Фрейда.

· Взгляд на развитие психики В. С. Мухиной.

Культурно-историческая концепция развития психики Л. С. Выготского появилась на фоне споров о том, с каких позиций подходить к изучению человека. Среди разнообразных подходов преобладали два: «идеальный» и «биологический». С позиции идеального подхода человек имеет божественное происхождение, поэтому его психика неизмерима и непознаваема. С «биологической» точки зрения человек имеет естественное происхождение, поэтому его психику можно описать теми же понятиями, что и психику животных. Л. С. Выготский решил эту проблему по-иному. Он показал, что человек обладает особым видом психических функций, которые полностью отсутствуют у животных (произвольная память, произвольное внимание, логическое мышление и др.)- Эти функции составляют высший уровень психики человека — сознание. Выготский утверждал, что высшие психические функции имеют социальную природу, т. е. формируются в процессе социальных взаимодействий. В концепции Выготского можно кратко выделить три части. Первую часть можно назвать «Человек и природа». В этой части содержится два основных положения: 1. При эволюционном переходе от животных к человеку произошло кардинальное изменение отношений субъекта со средой (от приспособления — к ее преобразованию). 2. Изменить природу человеку удалось с помощью орудий труда. Вторую часть теории Выготского можно озаглавить « Человек и его психика». Она также содержит два положения: 1. Овладение природой не прошло бесследно для человека: он научился овладевать и собственной психикой, у него появились высшие психические функции. 2. Собственной психикой человек тоже овладел с помощью орудий, — но орудий психологических, которые Выготский назвал знаками. Знаки — это искусственные средства, с помощью которых человек смог заставить себя запомнить некоторый материал, обратить внимание на какой-либо предмет, — т. е. овладеть своей памятью, поведением и другими психическими процессами. Знаки были предметны — «узелок на память», зарубка на дереве. Третья часть концепции может быть названа «Генетические аспекты». Эта часть концепции отвечает на вопрос «Откуда берутся знаки?». Выготский полагал, что сначала это были межличностные— интерпсихологические знаки (слова «сделай», «возьми» , «отнеси»). Затем эти отношения превратились в отношения с самим собой, т. е. в интрапсихологические. Процесс превращения внешних знаков во внутренние Выготский назвал интериоризацией. По мнению Выготского, в онтогенезе наблюдается то же самое. Сначала взрослый действует словом на ребенка; затем ребенок начинает действовать словом на взрослого; и наконец ребенок начинает воздействовать словом на самого себя. Концепция Л. С. Выготского сыграла огромную роль в формировании современных научных взглядов на проблему происхождения психики и развития сознания человека.

Вся научная деятельность Л. С. Выготского была направлена на то, чтобы психология смогла перейти «от чисто описательного, эмпирического и феноменологического изучения явлений к раскрытию их сущности».

Л. С. Выготский разработал культурно-историческую теорию развития психики в процессе освоения индивидом ценностей человеческой цивилизации. Психические функции, данные природой (“натуральные”), преобразуются в функции высшего уровня развития (“культурные”), например, механическая память становится логической, импульсивное действие – произвольным, ассоциативные представления – целенаправленным мышлением, творческим воображением. Этот процесс – следствие процесса интериоризации, т. е. формирования внутренней структуры психики человека посредством усвоения структур внешней социальной деятельности. Это становление подлинно человеческой формы психики благодаря освоению индивидом человеческих ценностей [1; 6].

Суть культурно-исторической концепции можно выразить следующим образом: поведение современного культурного человека является не только результатом развития с детства, но и продуктом исторического развития. В процессе исторического развития изменялись и развивались не только внешние отношения людей, отношения между человеком и природой, изменялся и развивался сам человек, менялась его собственная природа. При этом фундаментальной, генетически исходной основой изменения и развития человека явилась его трудовая деятельность, осуществляемая с помощью орудий.

Согласно Л. С. Выготскому, человек в процессе своего исторического развития возвысился до создания новых движущих сил своего поведения. Только в процессе общественной жизни человека возникли, сложились и развились его новые потребности, а сами природные потребности человека в процессе его исторического развития претерпели глубокие изменения. Каждая форма культурного развития, культурного поведения, считал он, в известном смысле уже продукт исторического развития человечества. Превращение природного материала в историческую форму есть всегда процесс сложного изменения самого типа развития, а отнюдь не простого органического созревания (см. рис. 5.1).

Рис. 5.1.Основные тезисы учения о высших психических функциях

В рамках детской психологии Л. С. Выготским был сформулирован закон развития высших психических функций, которые возникают первоначально как форма коллективного поведения, форма сотрудничества с другими людьми, и лишь впоследствии они становятся внутренними индивидуальными функциями самого ребенка. Высшие психические функции формируются прижизненно, образуются в результате овладения специальными орудиями, средствами, выработанными в ходе исторического развития общества. Развитие высших психических функций связано с обучением в широком смысле слова, оно не может происходить иначе, как в форме усвоения заданных образцов, поэтому это развитие проходит ряд стадий [4].

Л. С. Выготский разработал учение о возрасте как единице анализа детского развития. Он предложил иное понимание хода, условий, источника, формы, специфики и движущих сил психического развития ребенка; описал эпохи, стадии и фазы детского развития, а

Теория культурно-исторического развития высших психических функций Л.С.Выготского — Студопедия

Культурно-историческая теория, разработанная Л.С.Выготским (1896-1934), была одним из наиболее влиятельных направлений отечественной психологии, сформировавшихся в 20-30 гг. XX века. Несмотря на то, что ряд ее положений подвергался и подвергается критике, в том числе со стороны последователей Л.С.Выготского, основные его идеи продуктивно разрабатываются и сейчас, причем идеи эти воплощены не только в психологии, но и в педагогике, и в дефектологии, и в языкознании, и в культурологии, и в искусствознании.

Л.С.Выготский стремился разрешить проблему генезиса человеческого сознания, найти качественную специфику психического мира человека и определить механизмы его формирования. Важнейшее отличие деятельности человека от поведения животных заключается в использовании человеком орудий труда для преобразования мира и сохранении этих орудий. Л.С.Выготский задается вопросом: возможно ли найти Он различает два уровня психического — натуральные и высшие психические функции. Натуральные функции даны человеку как природному существу. Это механическое запоминание, не предполагающее специальных способов переработки информации (скажем, мнемотехник), непроизволъное внимание, проявляющееся, скажем, в повороте головы к источнику громкого звука. Целенаправленное мышление, творческое воображение, логическое запоминание, произвольное внимание -примеры высших психических функций, одной из важнейших их характеристик является опосредованность, т.е. наличие средств, при помощи которого они организуются.

Пример из практики Л.С.Выготского: человек, страдающий болезнью Паркинсона (тяжелое неврологическое заболевание, проявляющееся, в частности, в выраженной некоординированности движений), не может пройти по прямой линии. Для того, чтобы помочь ему, на полу выкладываются листы бумаги как внепшяя опора, наступая на эти листы (и таким образом решая не одну «большую» задачу, а много «маленьких» задач по перемещению от листа к листу), больной проходит по прямой линии. Принципиален следующий этап: больному предлагают идти не от листа к листу, но идти, представляя себе эти лежащие на полу листы (в реальности их нет), т.е. ориентироваться на образ. Это оказывается возможным, что означает следующее: больной овладел своим поведением, самостоятельно и произвольно организует его на основе средства, и первоначально формой существования этого средства была внешняя форма — конкретный предмет, внешний стимул. Примеров использования внешних средств много — узелки на память, бросание жребия в ситуации «буриданова осла» и т.д. Для высших психических функций принципиально, однако, наличие внутреннего средства. Как же возникают высшие психические функщш?

Основной путь — интериоризация (перенос во внутренний план, Л.С.Выготский использовал термин «вращивание») социальных форм поведения в систему индивидуальных форм. Этот процесс не является механическим. Высшие психические функции, пишет Л.С.Выготский, возникают в процессе сотрудничества и социального общения — и они же развиваются из примитивных корней на основе низших, т.е. есть социогенез высших психических функций и есть их естественная история.

Центральный момент — возникновение символической деятельности, овладение словесным знаком. Именно он выступает тем средством, которое, став внутренним, кардинально преобразует психическую жизнь. Знак вначале выступает как внешний, вспомогательный стимул.

Всякая высшая психическая функция, указывает Л.С.Выготский, в своем развитии проходит две стадии. Первоначально она существует какформа взаимодействия между людьми и лишь позже — как полностью внутренний процесс, это обозначается как переход отинтерпсихического к интрапсихическому. Так, слово в развитии ребенка первоначально существует как обращенное от взрослого к ребенку, затем от ребенка ко взрослому, лишь затем ребенок обращает слово на себя, на собственную деятельность (что позволяет осуществлять ее планирование), последнее знаменует начало обращения речи в интрапсихическую форму. Процесс формирования высшей психической функции отнюдь не мгновенен, он растянут на десятилетие, зарождаясь в речевом общении и завершаясь в полноценной символической деятельности. Через общение человек овладевает ценностями кулътуры, овладевая знаками, человек приобщается к культуре, основными составляющими его внутреннего мира оказываются значения (познавательные компоненты сознания) и смыслы (эмоционально-мотивационные компоненты).

Важным моментом в концепции Л.С.Выготского является его отношение к проблеме связи развития и обучения. Должно ли обучение «следовать» за развитием? Л.С.Выготский настаивает на втором, и это представление было развернуто им в разработке понятия «зона ближайшего развития«. Выготский показал, что существует расхождение в уровнях трудности задач, которые может решить ребенок самостоятельно и задач, которые он может решить под руководством взрослого. Общение со взрослым, овладение способами интеллектуальной деятельности под его руководством как бы задают ближайшую перспективу развития ребенка, она и называется зоной ближайшего развития, в отличие от актуального уровня развития. Действенным оказывается то обучение, которое «забегает вперед» развития.

Идеи Л.С.Выготского оказали значителъное влияние не только на психологию в силу того, что многие положения его теории являются «междисциплинарными», равно как и объекты анализа. В первую очередь это относится к проблемам анализа культуры как того, что определяет особенности сознания человек через языковые средства.

Вместе с тем рассмотрение речевого развития как определяющего, равно как и раз

Культурно-историческая теория развития психики (Л.С. Выготский) — Студопедия

Автором новаторской концепции, оказавшей влияние на развитие мировой психологической мысли, был Л. С. Выготский(1896—1934). Концепция разрабатывалась Выготским и его школой (Леонтьев, Лурия и др.) в 20-30 гг. XX в. Одной из первых публикаций была статья «Проблема культурного развития ребенка» в журнале «Педология» в 1928 г. Это была теория высших психических функций — прижизненно формирующихся психических процессов, социальных по своему проис­хождению.

Следуя идее общественно-исторической природы психики, Выготский совершает переход к трактовке социальной среды не как «фактора», а как «источника» развития личности. В развитии ребенка, замечает он, существует как бы две переплетенных линии. Первая следует путем естественного созревания. Вторая состоит в овладении культур, способами поведения и мышления. Л. С. Выготский предположил существование двух линий развития психики: натуральной и культурно-опосредованной. В соот­ветствии с этими двумя линиями развития выделяются «низшие» и «высшие» психические функции.

Примерами «низших», или естественных, психических функций могут служить непроизвольная память или непроизвольное внимание ребенка. Ребенок еще не может управлять ими: он обращает внимание на то, что ярко, неожиданно; запоминает то, что случайно запомнилось. Постепенно, в процессе воспитания ребенка, из низших психических функций вырастают высшие психические функции; например, произ­вольная память и произвольное внимание. Этот процесс происходит через овладение ребенком особыми орудиями психики — знаками и носит культурный характер. Вспомогательными средствами организации поведения и мышления, которые человечество создало в процессе своего исторического развития, являются системы знаков-символов (например, язык, письмо, система счисления и др.).

Овладение ребенком связью между знаком и значением, использование речи в применении орудий знаменует возникновение новых психологических функций, систем, лежащих в основе высших психических процессов, которые принципиально отличают поведение человека от поведения животного. Опосредованность развития человеческой психики «психологическими орудиями» характеризуется еще и тем, что операция употребления знака, стоящая в начале развития каждой из высших психических функций, первое время всегда имеет форму внешней деятельности, т. е. превращается из интерпсихической в интрапсихическую.

Это превращение проходит несколько стадий. Начальная связана с тем, что др. человек (взрослый) с помощью определенного средства управляет поведением ребенка, направляя реализацию его какой-либо «натуральной», непроизвольной функции. На второй стадии ребенок сам уже становится субъектом и, используя данное психологическое орудие, направляет поведение другого (полагая его объектом). На следующей стадии ребенок начинает применять к самому себе (как объекту) те способы управления поведением, которые другие применяли к нему, и он – к ним. Т. о., пишет Выготский, каждая психическая функция появляется на сцене дважды – сперва как коллективная, социальная деятельность, а затем как внутренний способ мышления ребенка. Между этими двумя «выходами» лежит процесс интериоризации, «вращивания» функции вовнутрь.

Интериоризуясь, «натуральные» психические функции трансформируются и «сворачиваются», приобретают автоматизированность, осознанность и произвольность. Затем, благодаря наработанным алгоритмам внутренних преобразований, становится возможным и обратный интериоризации процесс – процесс экстериоризации – вынесения вовне результатов умственной деятельности, осуществляемых сначала как замысел во внутреннем плане. Для Выготского, знак (слово) — это то «психологическое орудие», посредством которого строится сознание.

Под высшими психическими функциями Выгодский понимал речь, правила, нормы, образцы поведения т. е. те способы, с помощью которых человек себя строит. Итак, развитие ребенка — это присвоение и усвоение этих средств, так как своих у него еще нет. Затем «внешняя» речь путем «вращивания», или интериоризации (от лат. — внутренний), переходит во «внутреннюю» речь и все нормы, правила, знаки становятся неотъемлемой частью психики человека. В результате из непосредственных, натуральных, непроизвольных психические функции становятся опосредствованными знаковыми системами, социальными и произвольными.

Таким образом, высшие психические функции изначально существуют как форма взаимодействия между людьми, а затем — как внутренний интрапсихологический процесс.

Культурно-историческая теория высших психических функций — Студопедия

В рамках культурно-исторической теории высших психических функций Л.С. Выготского проблема интеллекта рассматривается как проблема умственного (в целом — психического) развития ребенка. Отстаивая формулу «выведение индивидуального из социального», Выготский писал: «Все высшие психические функции суть интериоризованные отношения социального порядка… Их состав, генетическая структура, способ действия — одним словом, вся их природа социальна, даже превращаясь в психические процессы, она остается квазисоциальной» (Выготский, 1983, с. 146).

Развитие интеллекта ребенка осуществляется под влиянием таких ведущих факторов, как употребление орудий (материальных средств организации интеллектуального контакта с миром в виде счетных палочек, книг, микроскопа и т.п.), овладение знаками (в виде усвоения значений слов родного языка, а также разнообразных средств буквенной и визуальной символики), включение в социальное взаимодействие с другими людьми (в виде различных форм помощи и поддержки со стороны взрослых).

По мнению Выготского, существует принципиальная разница между натуральным интеллектом как продуктом биологической эволюции и исторически возникшей формой человеческого интеллекта, строение которого основано на функциональном употреблении слова. Поэтому механизм интеллектуального развития ребенка связан с формированием в его сознании системы словесных значений, перестройка которой и характеризует направление роста его интеллектуальных возможностей.

Основной путь развития детских понятий складывается, по Выготскому, из трех ступеней в зависимости от изменений характера обобщения значения слова (Выготский, 1982 б).

1. Мышление в синкретических образах. Первоначально ребенок склонен связывать и подводить под значение слова любые предметы в любых сочетаниях. Предметы объединяются на основе субъективных представлений самого ребенка по принципу «все связано со всем». П.П. Блонский в этой связи говорил о «бессвязной связности детского мышления».

Синкретизм мышления на этом этапе развития проявляется, в частности, в феномене «всевластия мысли», то есть готовности маленького ребенка «объяснить» все что угодно на основе сиюминутного случайного впечатления.

2. Мышление в комплексах. Ребенок, пользуясь словом, объединяет предметы уже на основании объективных, действительно существующих между ними связей, но связей конкретных, наглядно-образных и фактических, открываемых ребенком в своем непосредственном опыте. Слово, таким образом, обобщает предметы с точки зрения их соучастия в какой-либо практической ситуации. На этой стадии признаки значений слов еще диффузны, они «скользят и колеблются», незаметно переходя один в другой.

В своей завершающей фазе эта стадия заканчивается формированием так называемых псевдопонятий, внешне очень похожих на настоящие понятия: ребенок при этом опирается на устойчивые, постоянные значения слов, которые он в готовом виде получает при общении со взрослыми. Однако проводить собственно понятийные мыслительные операции при их употреблении он еще не способен (давать определения, выделять частные и общие признаки понятия и т.п.). Например, ребенок правильно использует слово «посуда», однако в его представлении посуда — это не абстрактное понятие, а набор тех реальных предметов, с которыми он привык сталкиваться ежедневно.

3. Мышление в понятиях. На этой стадии развития ребенок может достаточно легко выделять, абстрагировать отдельные признаки предметов, а также комбинировать их, пользуясь значением слова в разных ситуациях. Отдельные понятия при этом образуют своего рода «пирамиду» понятий, поскольку мысль ребенка движется от частного к общему и от общего к частному. Любое отдельное понятие находится в системе связей с другими понятиями, поэтому анализ одного и того же предмета ребенок может осуществлять разными путями, выстраивая относительно этого предмета множество разнообразных суждений. Например, ребенок легко понимает значение фразы типа «цветов больше, чем ромашек» либо без труда предлагает несколько вариантов завершения фразы типа «поезд сошел с рельсов, потому что…»

Начиная с раннего онтогенеза слово вмешивается в детское восприятие, вычленяя отдельные элементы и преодолевая натуральную структуру сенсорного поля. Фактически ребенок начинает воспринимать мир не только через свои глаза, но и через свою речь. Уже позже такое «вербализованное восприятие», в котором реализуется расчленяющая функция речи, перерастает в более сложные формы «познающего восприятия», обеспечивающего аналитико-синтетический характер чувственного отражения происходящего.

Однако только на этапе появления понятийного мышления происходит радикальная перестройка («интеллектуализация») всех элементарных познавательных функций на основе их синтеза с функцией образования понятий: восприятие фактически становится частью наглядного мышления, запоминание превращается в осмысленный логический процесс, внимание приобретает качество произвольности и т.д. Интеллект, следовательно, возникает как эффект изменения межфункциональных связей, как результат особого рода «сплава» (синтеза, интеграции) познавательных процессов, перестроенных категориальным аппаратом понятийного мышления.

На основе анализа закономерностей становления понятийного мышления Выготс

Культурно-историческая концепция Л.С. Выготского — Студопедия

Среди разнообразных подходов к проблеме происхождения и развития сознания человека доминировали два: «биологический» и «идеальный». С позиции идеального подхода человек имеет божественное происхождение. Согласно данной точке зрения, цель жизни каждого человека – «осуществить замысел божий» (христианский подход), выразить часть «объективного духа» (Гегель) и т.д.

Душа человека, его психика божественна, неизмерима и непознаваема. С «биологической» точки зрения человек имеет естественное происхождение и является частью живой природы, поэтому его психическую жизнь можно описать теми же понятиями, что и психическую жизнь животных. К числу ярчайших представителей этой позиции может быть отнесен И.П. Павлов, обнаруживший, что законы высшей нервной деятельности одинаковы как для животных, так и для человека.

Л.С. Выготский решил эту проблему по-другому. Он показал, что человек обладает особым видом психических функций, которые полностью отсутствуют у животных. Эти функции, названные Л.С. Выготским высшими психическими функциями, составляют высший уровень психики человека, обобщенно называемый сознанием. Они формируются в ходе социальных взаимодействии. Иными словами, Выготский утверждал, что высшие психические функции человека, или сознание, имеют социальную природу. При этом под высшими психическими функциями подразумеваются: произвольная память, произвольное внимание, логическое мышление и др.

В концепции Выготского можно выделить три составные части. Первую часть можно назвать «Человек и природа». Ее основное содержание можно сформулировать в виде двух тезисов. Первый – тезис о том, что при переходе от животных к человеку произошло кардинальное изменение отношений субъекта со средой. На протяжении всего существования животного мира среда действовала на животное, видоизменяя его и заставляя приспосабливаться к себе. С появлением человека наблюдается противоположный процесс: человек действует на природу и видоизменяет ее. Второй тезис объясняет существование механизмов изменения природы со стороны человека. Этот механизм заключается в создании орудий труда, в развитии материального производства.

Вторая часть концепции Выготского может быть названа «Человек и его собственная психика». Она содержит также два положения. Первое положение заключается в том, что овладение природой не прошло бесследно для человека, он научился овладевать собственной психикой, у него появились высшие психические функции, выражающиеся в формах произвольной деятельности. Под высшими психическими функциями Л.С. Выготский понимал способность человека заставить себя запомнить некоторый материал, обратить внимание на какой-либо предмет, организовать свою умственную деятельность.

Второе положение заключается в том, что человек овладел своим поведением, как и природой, с помощью орудий, но орудий специальных – психологических. Эти психологические орудия он называл знаками.

Знаками Выготский называл искусственные средства, с помощью которых первобытный человек смог овладеть своим поведением, памятью и другими психическими процессами. Знаки были предметны, – «узелок на память» или зарубка на дереве тоже выступают как знак, как средство, с помощью которого овладевают памятью. Например, человек увидел зарубку и вспомнил, что надо делать. Сам по себе этот знак не связан с конкретным видом деятельности. «Узелок на память» или зарубка на дереве могут быть содержательно связанными с различными видами трудовых операций.

Но, столкнувшись с подобным знаком-символом, человек соединял его с необходимостью выполнить какую-то конкретную операцию. Следовательно, подобные знаки выступали в качестве дополнительных символов, содержательно связанных с трудовой операций. Однако, для того чтобы выполнить эту трудовую операцию, человеку необходимо было вспомнить о том, что именно он должен сделать. Поэтому знаки-символы являлись пусковыми механизмами высших психических процессов, т.е. выступали в качестве психологических орудий.

Третью часть концепции Выготского можно назвать «Генетические аспекты». Эта часть концепции отвечает на вопрос «Откуда берутся средства-знаки?» Выготский исходил из того, что труд создал человека. В процессе совместного труда происходило общение между его участниками с помощью специальных знаков, определяющих, что надо делать каждому из участников трудового процесса. Вполне вероятно, что первыми словами были слова-приказы, обращенные к участникам трудового процесса. Например, «сделай то», «возьми это», «отнеси туда» и т.д.

Эти первые слова-приказы по свой сути были словесными знаками. Человек, услышав определенное сочетание звуков, выполнял ту или иную трудовую операцию. Но позднее, в процессе деятельности человек стал обращать команды не на кого-нибудь, а на себя. В результате из внешнекомандной функции слова родилась его организующая функция. Так человек научился управлять своим поведением. Следовательно, возможность приказывать себе рождалась в процессе культурного развития человека.

Можно полагать, что сначала функции человека приказывающего и человека, исполняющего эти приказы, были разделены и весь процесс; по выражению Л.С. Выготского

Вопрос № 15. Культурно-историческая концепция психического развития. Понятие высших психических функций.

В
теории культурно-исторической концепции
психического развития Л.С. Выготский
(1896-1934) высказал идею о том, что психическое
развитие человека — это
процесс усвоения общечеловеческого
(культурно-исторического) опыта,
накопленного цивилизацией.

Усвоение
данного опыта происходит в процессе
взаимодействия ребенка со взрослым.
Первоначально психические функции
являются низшими, и являются интерпсихическим
образованием, т.е. средством взаимодействия
ребенка и взрослого. Постепенно в ходе
интериоризации происходит перевод этих
внешних функций во внутренний план
сознания. Эти функции приобретают
произвольность, осознанность, становятся
культурными или высшими психическими
функциями и превращаются в интрапсихическое
образование.

Интерпсихическое образование

Высшие психические
функции присущи только человек
(произвольная память, внимание, логическое
мышление). Их возникновение связано с
овладением собственной психики. Это
происходит с помощью психических орудий
– знаки, стимулы-средства (язык, нумерация,
мнемические средства, письмо, искусство).

Сравнительный анализ психических функций.

 Высшие
психические функции
— это теоретическое понятие, обозначающее
сложные психические процессы, социальные
по своему формированию, которые
опосредствованы и за счет этого
произвольны.

Основные
идеи и ход мысли Л. С. Выготского
при обсуждении природы, строения и
развития высших психических функций
человека. Под последними он подразумевал
произвольное внимание, произвольную
память, логической мышление и др. В
рассуждениях Л. С. Выготского на эту
тему можно выделить три крупные логические
части.  

I
– «Природа и человек».
Л. С. Выготский подчеркивает изменение
взаимоотношение человека и природы и
механизм этого изменения через
использование орудий.

1. При
переходе от животного к человеку
произошло кардинальное изменение
взаимоотношений субъекта с окружающей
средой. Среда действовала на животное
видоизменяла его, животное приспосабливалось
к среде и это обеспечило биологическую
эволюцию животного мира. С появлением
человека начался процесс противоположного
смысла. Человек начал действовать на
природу и видоизменять ее. Человек
способен овладевать природой.

2.
Человеку удалось наложить на природу
«печать своей воли» благодаря использованию
орудий. Именно материальное производство
привело к эволюции средств воздействия
на природу: от неотесанного камня до
атомных двигателей.      

II.
“ Человек и его собственная психика”.

1.
Появление
ВПФ связано с овладением человеком
природы. По мнению Выготского, указанные
изменения в психике человека выступают
одновременно и как следствия его
измененных отношений с природой, и как
фактор, который обеспечивает эти
изменения. Ведь если жизнедеятельность
человека сводится не к приспособлению
к природе, а к изменению ее, то его
действия должны совершаться по какому-то
плану, подчиняться каким-то целям. Так
вот, ставя и реализуя внешние цели,
человек с какого-то момента начинает
ставить и осуществлять внутренние цели,
т.е. научается управлять собой. Таким
образом, первый процесс стимулирует
второй. В то же время прогресс в
самоорганизации помогает более эффективно
решать внешние задачи. Поэтому овладение
природой и овладение собственным
поведением — параллельно идущие глубоко
взаимосвязанные процессы.

2.
Подобно тому как человек овладевает
природой с помощью орудий, он овладевает
собственным поведением тоже с помощью
орудий особого рода – психологических.
Это знаки. Человек сам вводит дополнительный
стимул, который не имеет органической
связи с ситуацией и потому представляет
собой искусственное средство-знак; с
помощью этого знака он овладевает
поведением—запоминает, делает выбор
и т. п.

III
— “Генетические аспекты”

Культурно-историческое
развитие человека и онтогенез имеют
принципиальное сходство. Труд создал
человека, общение в процессе труда
породило речь. Первые слова обеспечивали
организацию совместных действий.. Это
были слова-приказы, обращенные к другому
и направляющие, его действия. Потом
произошло принципиально важное событие:
человек стал обращать слова приказы на
самого себя! Возможность приказывать
себе рождалась в процессе культурного
развития человека из внешних отношений
приказа-подчинения. Сначала функции
приказывающего и исполнителя были
разделены и весь процесс был
интерпсихологическим, т. е. межличностным.
Затем эти же отношения превратились в
отношения с самим собой, т.е. в
интрапсихологические. Превращение
интерпсихологических отношений в
интрапсихологические Выготский назвал
процессом интериоризации.

В
онтогенезе наблюдается принципиально
то же самое. Л. С. Выготский выделяет
здесь следующие стадии интериоризации.
Первая: взрослый действует словом на
ребенка, побуждая его что-то сделать.
Вторая: ребенок перенимает от взрослого
способ обращения и начинает воздействовать
словом на взрослого. И третья: ребенок
начинает воздействовать словом на
самого себя. Речь — главное средство
саморегуляции. Эгоцентрическая речь
отражает уже продвинутую стадию
интериоризации этого средства.

Выготский
описывает феномен эгоцентрической
речи
как промежуточной между

Л.С. Культурно-историческая теория Выготского

Культурно-историческая теория развития психики и развития личности была разработана Выготским и его школой (Леонтьев, Лурия и др.) В 20-30-е годы. ХХ в (одной из первых публикаций стала статья «Проблема культурного развития ребенка» в журнале «Педология» в 1928 году).

В этом подходе Л.С. Выготский предлагает рассматривать социальную среду не как один из факторов, а как главный источник развития личности. Он отмечает, что в развитии ребенка есть как бы две взаимосвязанные линии. Первый идет по пути естественного созревания, второй — овладение культурой, способами поведения и мышления. Согласно теории Выготского, развитие мышления и других психических функций происходит прежде всего не за счет их саморазвития, а за счет использования ребенком «психологических инструментов», овладения системой знаков-символов, таких как язык, письмо, счет. система.

Развитие мышления, восприятия, памяти и других психических функций происходит через стадию (форму) внешней деятельности, где культурные средства имеют вполне объективную форму, а психические функции действуют вполне внешне, интерпсихически. Только по мере развития процесса активность психических функций урезается, интернализируется, поворачивается, меняется с внешнего плана на внутренний, становится интрапсихической.

В процессе своего развития и свертывания внутрь психические функции обретают автоматизацию, осознанность и произвол.Если есть трудности в мышлении и других ментальных процессах, всегда можно экстериоризовать — вывести ментальную функцию вовне и прояснить ее работу во внешне-объективной деятельности. План во внутреннем плане всегда можно разработать действиями во внешнем плане.

Как правило, на этом первом этапе внешней деятельности все, что делает ребенок, он делает совместно, вместе со взрослыми.

Как пишет Выготский, каждая психическая функция появляется на сцене дважды — сначала как коллективная, социальная деятельность, а затем как внутренний образ мышления ребенка.

Именно сотрудничество с другими людьми является основным источником развития личности ребенка, а важнейшим признаком сознания является диалог.

Сознание развивается через диалог: общение ребенка со взрослым или диалог взрослого со взрослым. Даже превращаясь во внутренние психические процессы, высшие психические функции сохраняют свою социальную природу — «человек и только сохраняет функции общения».«Согласно Выготскому, это слово обозначает сознание как малый мир к большому, как живая клетка для тела, как атом для космоса.« Значимое слово — это микрокосм человеческого сознания ».

Л.С. Выготский вводит понятие «зона ближайшего развития» — это пространство действий, которые ребенок еще не может выполнить сам, но может реализовать вместе со взрослыми и благодаря им. По мнению Выготского, хороша только тренировка, которая опережает развитие.

Для Выготского личность — это социальное понятие, то, что вносится в него культурой.Личность «не является врожденной, а возникает в результате культурного развития» и «в этом смысле соотношение личности будет соотношением примитивных и высших реакций».

Другой аспект Л.С. Теория Выготского — идея развития не как плавно-постепенного, а как поэтапного, постепенного процесса, в котором периоды плавного накопления новых возможностей сменяются этапами кризиса. Кризис для Выготского — это бурная, порой драматическая стадия ломки (или переосмысления) старого багажа и становления нового образа жизни.Кризисы болезненны, но они, по мнению Выготского, неизбежны. С другой стороны, очевидный недостаток ребенка во время кризиса — вовсе не закономерность, а лишь следствие неграмотного поведения родителей и других взрослых, воспитывающих ребенка.

И еще один важный момент, где Л.С. Выготский был, кажется, пионером этого тезиса о деятельности ребенка. О чем это? Обычно ребенок рассматривался как некий объект, подверженный деятельности взрослого — эффект внушения, положительного или отрицательного подкрепления.И даже если в трудах Б. Скиннера оперантное обусловливание указывает на активность того, чье поведение каким-то образом подкрепляется, Скиннер никогда не считал ребенка тем, кто активно влияет на взрослого, довольно часто управляя им в большей степени, чем взрослый управляет им. ребенок.

.

Перевод культуры против перевода культуры

Широко признано, что перевод и переводческие исследования еще никогда не были такими хорошими. За последние два-три десятилетия перевод стал более плодотворным, заметным и респектабельным видом деятельности, чем, возможно, когда-либо прежде. Наряду с переводом возникла новая область академических исследований, первоначально названная транслятологией (но, слава богу, ненадолго!), А теперь и переводческой наукой, которая набрала значительный академический импульс.Конечно, перевод был всегда, почти столько же, сколько существует литература. Но исторические причины нынешнего бума, вероятно, восходят к трем различным моментам двадцатого века.

Первым из них было согласованное движение по переводу русской художественной литературы на английский, начавшееся в 1890-х годах и продолжавшееся до 1930-х годов, открывшее читателям на английском языке массу творческих работ из области за пределами Западной Европы, которая была настолько новой и захватывающей. чтобы шокировать и даже вызвать состояние того, что тогда называлось «русской лихорадкой» у таких разных писателей, как Вирджиния Вульф и Д.Х. Лоуренс не только увлекается вновь открывшимися мастерами русской фантастики XIX века, но и помогает переводить их в сотрудничестве с русским эмигрантом С.С. Котелянским. Два других момента относятся к другому концу двадцатого века, происходящему так же, как и в 1970-х и 1980-х годах, когда два других сборника литературы из ранее неизведанных частей света были переведены на английский язык и вызвали схожую сенсацию: из Латинской Америки. , и из стран Восточной Европы, лежащих за железным занавесом.

В отличие от русской литературы, эти последние литературы, когда они были доступны в переводе, помогли глобально трансформировать наши ожидания в отношении того, как должна выглядеть литература. Если я позволю себе отвлечься на мгновение, чтобы коснуться родной земли, возможно, первый случай, когда читатели на английском и других европейских языках были так же шокированы и взволнованы открытием чуждой литературы, произошел в последние два десятилетия восемнадцатого века, когда Чарльз Уилкинс , Сэр Уильям Джонс и другие востоковеды начали переводить с санскрита и вызвали в Европе то, что Раймонд Шваб назвал Восточным Возрождением и Дж.Дж. Кларк Восточное Просвещение. Но это были другие времена, и то, к чему привело это открытие через перевод, было не повышением интереса к переводу, а скорее основанием дисциплины сравнительной филологии и, конечно, если верить Эдварду Саиду, дальнейшей и более эффективной колонизацией. ,

Поскольку сравнительная филология и колониализм к настоящему времени являются обеими областями человеческих усилий, которые можно считать исчерпанными, три новых вспышки трансляционного откровения вместо этого породили достойный импульс более пристально взглянуть на процесс и влияние самого перевода.Хотя сами переводчики и некоторые редкие литературные критики тоже долгое время размышляли о практике перевода, такая деятельность, как мы говорим сейчас, теоретизировалась в автономную область академических исследований только около двух десятилетий назад, в год или около того. 1980. В Англии и во многих других частях англоязычного мира зарождение переводоведения было ознаменовано публикацией книги Сьюзан под тем же названием Translation Studies , поскольку о такой постепенной консолидации свидетельствует любое отдельное событие. Басснетт-Макгуайр (ныне Сьюзан Басснетт) в 1980 году.Это краткое вводное пособие получило заметное распространение и влияние: второе издание было переиздано в 1991 году, а третье — в 2002 году.

Но в наше время кажется, что новая область исследования стала прочно обоснованной, когда начинают выходить не только монографии, но и читатели (или антологии первичных и критических материалов) и энциклопедии по этому предмету, и это неуклонно происходит в Исследования переводов за последние несколько лет: например, Энциклопедия переводоведения Routledge под редакцией Моны Бейкер (1998 г.), Энциклопедия литературных переводов на английский язык под редакцией Олив Класс (2000), Оксфордский справочник по литературе in English Translation под редакцией Питера Франса (2000), и пятитомная «История литературного перевода на английский язык», выпущенная Oxford University Press, а также семитомная энциклопедия, которая уже несколько лет готовится в Германии.К ним можно добавить антологии теоретических и критических утверждений, такие как Теории перевода: Антология эссе от Драйдена до Деррида под редакцией Райнера Шульте и Джона Бигуэнета (1992), The Translation Studies Reader под редакцией Лоуренса Венути (2000). ), Western Translation Theory: от Геродота до Ницше Дугласа Робинсона (2001) и критические обзоры таких материалов, как Contemporary Translation Theories Эдвина Гентцлера (1993; обновленное издание 2001), не говоря уже о Словаре Исследования переводов Марка Шаттлворта и Мойры Коуи (1997).Были основаны новые журналы, посвященные исключительно этой теме, такие как The Translator , большие и малые издатели, такие как Routledge и Multilingual Matters, запустили серию исследований по переводу, а также совершенно новое издательство, посвященное исключительно этой теме, St Jerome. не так уж плохо.

Мое усердное цитирование этой избранной библиографии (как правило, относящееся к концу статьи) предназначено не только для того, чтобы показать не только новое затруднение, связанное с богатством, доступным в этой области, но также и тенденцию к расширению диапазона дисциплины как можно более широкому и ретроспективно, насколько это возможно (к Драйдену и Геродоту, например), чтобы придать ему более респектабельное научное происхождение.Все это напоминает о том, как постколониальные исследования возникли как область исследований всего за несколько лет до переводоведения, и, по сути, сходство здесь не только случайное, но и интерактивное, поскольку за последние годы было опубликовано как минимум четыре исследования. установление явной связи между этими двумя недавно появившимися областями: Siting Translation: History, Poststructuralism and the Colonial Context (1992) by Tejaswini Niranjana, The Poetics of Imperialism: Translation and Colonization from The Tempest to Tarzan (1997) by Eric Cheyfitz, Перевод и империя: объяснение постколониальных теорий (1997) Дугласа Робинсона и Постколониальный перевод: теория и практика (1999), сборник эссе под редакцией Сьюзан Басснетт и Хариш Триведи.В целом, недавно завоеванное превосходство перевода и переводчиков само по себе отражено, вольно или невольно, в названиях двух недавних книг: Поворот переводчика (Дугласа Робинсона, 1991), которым он сейчас кажется, и . Невидимость переводчика (Лоуренс Венути, 1995), которая теперь, похоже, была заменена на передний план, освещенный лаймом.

I

До того, как произошли эти новые разработки, любое исследование перевода относилось к двум различным предметам или дисциплинам: лингвистике и сравнительной литературе.Традиционно перевод рассматривался как сегмент или подраздел лингвистики, исходя из основной предпосылки, что перевод представляет собой транзакцию между двумя языками. Книга Дж. К. Кэтфорда «Лингвистическая теория перевода: эссе в прикладной лингвистике » (1965) была, пожалуй, последней крупной работой, написанной на основе этого предположения, в которой он определил перевод как «подстановку значений TL [т. Е. Целевого языка] на SL [т.е. исходный язык] значения »(цитируется по Bassnett: 2000, 15)

Но вскоре после этого стало замечаться, что литературные тексты состоят прежде всего не из языка, а из культуры, причем язык, по сути, является проводником культуры.В традиционных дискуссиях ключевые моменты перевода, т. Е. Элементы, которые оказались особенно трудными при переводе, часто описывались как «специфичные для культуры» — например, курта, дхоти, роти, лоучи, дхарма, карма или майя. , все предметы являются исключительно индийскими и не очень похожи на западные рубашки, брюки, хлеб, религию, прошлые и настоящие дела или иллюзии. Но затем росло осознание того, что не только такие конкретные предметы являются специфическими для культуры, но и в действительности весь язык в той или иной степени специфичен для той конкретной культуры, к которой он принадлежит или из которой произошел.Гипотеза Сепира-Уорфа о том, что язык определяет и ограничивает конкретное мировоззрение его носителей в том смысле, что то, что они не могут сказать на своем языке, является тем, о чем они не могут даже вообразить, похоже, поддерживает эту точку зрения. что специфика культуры сосуществует со спецификой ее языка. Возросшее признание разнообразия и плюрализма в культурных вопросах также придало сил этому новому пониманию языка и культуры в отличие от прежних идей или идеалов универсализма.

Таким образом, в случае отхода от парадигмы перевод художественного текста стал сделкой не между двумя языками или несколько механически звучащим актом языковой «замены», как выразился Кэтфорд, а скорее более сложным переговором между двумя культурами. Единицей перевода было уже не слово, предложение, абзац, страница или даже текст, но фактически весь язык и культура, в которых этот текст был составлен. Это новое понимание было точно описано как «Культурный поворот в переводческих исследованиях» в названии главы, совместно написанной Сьюзен Басснет и Андре Лефевером в их книге «Перевод, история и культура » (1990).Именно формулировка и признание этого культурного поворота в переводческой науке послужили расширению и возрождению этой дисциплины и освобождению ее от относительно механических инструментов анализа, доступных в лингвистике.

Так случилось, что это было примерно в то же время, когда переводческое дело достигло аналогичного освобождения от подчинения другой дисциплине, в которой оно долгое время считалось вспомогательной и чисто инструментальной частью — сравнительной литературой. Но это имело не меньшее отношение к упадку самой сравнительной литературы, особенно в Соединенных Штатах, где исчерпали себя энергичный импульс и видение многоязычных европейских эмигрантов до и во время Второй мировой войны, таких как Рене Веллек, как с появлением переводоведения.И снова Сьюзан Басснетт, которая в течение многих лет возглавляла практически единственный полноценный факультет сравнительной литературы в Великобритании, в Уорикском университете, в своей книге под названием Сравнительная литература (1993) заявила: «Сегодня сравнительная литература в одном лице. разум мертв »и« Сравнительная литература как дисциплина имела свои времена »(стр. 47, 161), продолжая объяснять, что, хотя рост постколониальных исследований украл гром из его тематологических проблем, подъем исследований переводов оставил его лишенным многих методологических забот.В настоящее время сравнительные исследования литературы на разных языках все чаще становятся предметом изучения переводоведения; теперь именно переводческий хвост виляет собакой сравнения.

В течение 1990-х годов, наряду с ростом переводческих исследований, мы также наблюдали, что интересно, возникновение более крупной и влиятельной области исследований — культурологии, однако без какого-либо заметного совпадения или взаимодействия между ними. Это отсутствие конвергенции или смешения было снова отмечено Басснеттом и Лефевером в их следующей книге, Constructing Cultures (1998), в которой теперь у них была последняя глава, озаглавленная «Поворот перевода в культурологии».Они отметили, что эти «междисциплинарные направления», как они их называли, вышли за рамки своего «евроцентрического начала» и вступили в «новую интернационалистскую фазу», и определили общую повестку дня, состоящую из четырех пунктов, которую можно совместно решать по изучению переводоведения и культурологии: включая исследование «способа, которым различные культуры конструируют свои образы писателей и текстов», отслеживание «способов, которыми тексты становятся культурным капиталом, преодолевая культурные границы», и исследование политики перевода (Bassnett and Lefevere 138 ).Наконец, они призвали к «объединению ресурсов» и еще раз подчеркнули общность дисциплинарных методов и направлений между исследованиями перевода и культурологией:

. , . в этих многогранных междисциплинарных дисциплинах изоляция контрпродуктивна. , , .Изучение перевода, как и изучение культуры, требует множественности голосов. Точно так же изучение культуры всегда включает в себя изучение процессов кодирования и декодирования, составляющих перевод. (Басснетт и Лефевр 138-39)

Однако этот призыв к объединению сил, по-видимому, остался без внимания.Явно более крупный и, безусловно, более теоретически обоснованный гигант культурологии продолжает грохотать на своем пути, не обращая внимания на увертюру, сделанную переводческими исследованиями, которую следует принять на вооружение. Одна из возможных причин может заключаться в том, что при всей общности оснований и направлений, указанных Басснеттом и Лефевером, одно важное различие между двумя междисциплинарными дисциплинами состоит в том, что культурологические исследования, даже когда они связаны с популярной или второстепенной культурой, почти всегда работают только на одном языке. , Английский, и часто в том высоком и сложном его варианте, который называется теорией, в то время как исследования переводов, какими бы теоретическими они ни были время от времени, должны запятнать свои руки по крайней мере на двух языках, только один из которых может быть английским.В любом случае, в то время как культурный поворот в переводческих исследованиях оказался актом преобразующего переопределения, переводческий поворот в культурологии все еще остается невыполненным желанием, завершением, которого мы только и желали.

II

Между тем, вместо культурного поворота в исследованиях переводов, у нас в руках животное с похожим именем, но с совершенно другим мехом и волокном — то, что называется культурным переводом. Это новое словосочетание, и в его специфическом новом значении не следует путать его с случайным более ранним использованием его в старомодном смысле перевода, ориентированном на целевую культуру, что можно назвать переводом, ориентированным на читателя, или «приручением». ,Фактически, термин «культурный перевод» в его новом и нынешнем значении не встречается и даже не упоминается ни в одной из недавних энциклопедий и антологий переводов, перечисленных выше.

Таким образом, кажется, что, хотя и желают, чтобы практики культурологии пришли и взялись за руки с ними, те, кто занимается переводческими исследованиями, даже не заметили, что нечто, называемое культурным переводом, уже появилось, особенно в области постколониального и постмодернистского дискурса, и представляет то, что не могло быть дальше от желания их сердец.Ведь если есть что-то, чем не является Cultural Translation, так это перевод культуры. Фактически, это означает, как я буду продолжать доказывать, само исчезновение и стирание перевода, который мы всегда знали и практиковали.

Наиболее исчерпывающая, изощренная и влиятельная формулировка концепции культурного перевода встречается в работе, вероятно, крупнейшего постколониально-постмодернистского теоретика нашего времени Хоми Бхабха в последней главе (за исключением «Заключения») его книги . Location of Culture (1994), озаглавленный «Как новизна входит в мир: постмодернистское пространство, постколониальные времена и испытания культурного перевода.В обсуждении Бхабхи литературный текст, рассматриваемый как выдающийся пример культурного перевода, — это роман Салмана Рушди Satanic Verses , роман, первоначально написанный на английском языке и прочитанный на этом языке Бхабхой. Ключ к новому значению, в котором здесь используется термин «перевод», подсказывает замечание самого Рушди (которое, кстати, Бхабха не цитирует), в котором он сказал о себе и других диаспорических постколониальных писателях: «Мы — переведенные люди». (Рушди 16).Рушди здесь использовал этимологию слова «перевод», что означает переносить или переносить, и поэтому он имел в виду то, что он был перенесен, предположительно на самолете, из Индии и Пакистана в Соединенное Королевство. , следовательно, он был переведенным человеком. Он забыл сообщить нам, был ли он на каком-либо этапе оригинальным человеком до того, как стал переводчиком.

Но второй и главный смысл, в котором Рушди тоже называл себя переводчиком, — это именно то, что Хоми Бхабха излагает в своем эссе с конкретной ссылкой на Сатанинские стихи .Бхабха начинается с эпиграфа из классического эссе Вальтера Бенджамина о переводе: «Перевод проходит через континуумы ​​трансформации, а не через абстрактные идеи идентичности и сходства» (цитата из Bhabha 212). Позже, в ключевом отрывке, Бхабха вводит деконструкцию Деррида концепции перевода Бенджамина как загробной жизни или выживания, чтобы развернуть ее в совершенно новом контексте, непредусмотренном ни Бенджамином, ни Деррида, то есть контекстом миграции Рушди и гибридности. Процитируем Бхабху:

Если гибридность — ересь, то богохульствовать — значит мечтать., , , это мечта о переводе как о «выживании», как Деррида перевел «время» из концепции Бенджамина о загробной жизни перевода как «сур-вивр», акта жизни на границе. Рушди воплощает это в мечте мигранта о выживании; инициатор пустот; воодушевляющее состояние гибридности (Бхабха 226-27).

Чуть позже Бхабха говорит: «Перевод — это перформативная природа культурной коммуникации» (Бхабха 228), и он продолжает, в другом новом образном уравнении, говорить об остаточной культурной неассимилированности мигранта как о примере того, что Бенджамин назвал «непереводимость.”

Здесь, как и во многих других местах, может возникнуть ощущение, что кто-то все еще пытается поймать тень Бхабхи, уже живя в ней. Что же ясно и неоспоримо в рецептурах Бхабха того, что он называет культурный перевод, во-первых, что он вовсе не этим термином средний литературный перевод с участием двух текстов из двух разных языков и культур, а во-вторых, то, что он имел в виду перевод вместо этого — процесс и состояние миграции людей.Чтобы вызвать непреодолимо аллитерирующую и заманчивую, похожую на мантру фразу, которую Бхабха в других местах использует более одного раза, он говорит о «транснациональном транснациональном» (Бхабха 173), то есть состоянии западного мультикультурализма, вызванном миграцией из Третьего мира.

С тех пор, как Бхабха впервые сформулировал это, отчетливо постмодернистская идея культурного перевода в этом нетекстуальном нелингвистическом смысле нашла отклик во многих современных произведениях, как критических, так и творческих.Приведу несколько избранных примеров, первый из которых, возможно, является ур-иллюстрацией или аналогом работы, написанной до публикации эссе Бхабхи, Теджасвини Ниранджана в своей книге Siting Translation в целом использует термин «перевод». Чтобы обозначить колониальную игру власти между британскими правителями и индийскими подданными, и сама осознавая тот факт, что это не то, что обычно означает перевод, она прибегает в начале своей работы к деконструктивной уловке Деррида, утверждая, что она использовала термин «перевод» « под стиранием »(Niranjana 48 n.4) в соответствии с выбранным ею контекстом и целью.

Что касается творческого письма, Ханиф Курейши, кажется, представляет в своей карьере этап культурного перевода, даже более острый и продвинутый, чем тот, который продемонстрировал Рушди. В отличие от Рушди, у Курейши был один английский родитель, он родился в Англии и вырос в «родном графстве» Кент, считая себя полностью британским, а не индийско-пакистанским или даже гибридом. «На самом деле я воспитывался как английский ребенок», — заявил он; «., , На меня вообще не повлияла азиатская культура »(Qtd. В Ranasinha 6). Как он прямо сказал в другом интервью: «Я не пакистанский или индийский писатель, я британский писатель» (цитата из Ранасинья 6). Это правда, что, в отличие от Рушди, работа Курейши не содержит ссылок на популярную субконтинентальную культуру, такую ​​как фильмы на хинди и песни из фильмов; вместо этого Курейши был соредактором The Faber Book of Pop (1995), что, конечно же, означает британскую и американскую поп-музыку. Почти все работы Курейши расположены в Лондоне или в пригороде, и одна из них, названная Sleep with Me (1999), содержит только белые британские символы.

Единственная трудность с такой очевидной британностью Курейши заключается в том, что в литературном и культурном мире Лондона в 1970-х годах, когда Курейши начинал проявлять себя как писатель, он, тем не менее, был назначен редакторами для театра и телевидения в роль переводчика азиатской культуры. Как он вспоминает, «им потребовались рассказы о новых [иммигрантских] британских общинах, сделанные переводчиками культуры, чтобы интерпретировать одну сторону другой», и хотя Курейши знал, что как истинный британец, не иммигрант, он был не из-за воспитания и чувствительности «писатель, который лучше всего подходит для такого рода работы», тем не менее, он сделал это потому, что «я просто знал, что мне платят за то, чтобы я писал» (qted.в Ранасинья 12). В этой версии культурный перевод — это не столько потребность мигранта, как это делает Бхабха, сколько, скорее, потребность общества и культуры, в которые мигрант путешествовал; это гегемонистское требование и необходимость Запада.

В качестве еще более основательного и самовосприимчивого примера культурного переводчика мы можем взглянуть на Джумпу Лахири, чья первая художественная книга, Толкователь болезней: Истории Бенгалии, Бостона и за ее пределами (1999), сделала ее первой книгой. Писатель индийского происхождения, получивший Пулитцеровскую премию в области художественной литературы.Она родилась от бенгальских родителей в Лондоне, выросла в Америке, стала американским гражданином в возрасте 18 лет, по ее собственному признанию, не совсем двуязычная, хотя ей хотелось бы думать, что она была такой, и она писала художественную литературу не только об индейцах в Америке. но также несколько историй об индейцах, все еще живущих в Индии. В ответ на критику, что ее знание Индии, отраженное в этих рассказах, явно ошибочно и неполноценно, она сказала: «Я первая, кто признает, что мои знания Индии ограничены, как и все переводы» ( Лахири 118).Этот беспричинный образ поддерживается и еще более подчеркивается тем, что она говорит, что ее изображение Индии на самом деле является ее «переводом Индии» (Лахири 118). Вскоре выясняется, что не только Лахири как автор переводчик, но и вымышленные персонажи, которые она воплощает в жизнь: «Почти все мои персонажи — переводчики, поскольку они должны понимать иностранное, чтобы выжить» (Лахири 120). Это перекликается, вероятно, невольно, с бенджамино-дерридским sur-vivre в том смысле, который используется Бхабхой, так же как утверждение Лахири о том, что «перевод — это не только конечный лингвистический акт, но и продолжающийся культурный акт» (Лахири 120), повторяет утверждение Бхабхи. центральное помещение.И в заключение этого эссе, которое Лахири явно намеревается служить своим манифестом и апологией, она заявляет:

И пишу ли я как американец или индиец, об американском, индийском или ином, одно остается неизменным: я перевожу, следовательно, я (Лахири 120).

И это от писателя, который, как Курейши, никогда не переводил ни слова, и который признает, что когда один из ее рассказов был опубликован в переводе на бенгали, который является родным языком ее родителей (даже если это был не совсем ее язык) собственный) и, следовательно, на каком (другом?) языке ее детства она не могла понять переведенную версию — или, как она сама выразилась, как будто перекладывая ответственность с себя на перевод, он оказался для меня «недоступным» (Лахири 120).

Если это культурный перевод, нам, возможно, следует позаботиться о самом значении слова «перевод». Возникает вопрос, почему слово «перевод» должно быть предпочтительным словом в таком словосочетании, как «культурный перевод» в этом новом смысле, когда совершенно хорошие и теоретически одобренные слова для этого нового явления, такого как миграция, изгнание или диаспора, уже доступны и актуальны. Но, учитывая произошедшую узурпацию, возможно, настало время для всех хороших мужчин и истинных людей и, конечно же, женщин, которые когда-либо практиковали литературный перевод или даже читали перевод, хоть и осознавая, что это перевод, объединиться и уничтожить патент на слово «перевод», если еще не поздно сделать это.

Такое злоупотребление или, в теоретическом эвфемизме, такое катахрестное употребление термина «перевод», как это происходит, также отражается и усиливается посредством семантического взрыва или разбавления в популярном, не теоретическом использовании. Газеты постоянно говорят о том, как угрозы могут «перерасти» в действия, а популярность — в голоса; есть книга под названием Translating L. A ., которая, по-видимому, означает не более чем описание Лос-Анджелеса, и сама Сьюзан Басснетт недавно написала, что книга Эдвина Гентцлера Contemporary Translation Theories — это не только критический обзор, но и «фактически также перевод. , ибо автор переводит целый комплекс сложного теоретического материала в доступный язык »(в Gentzler vi).Но это, конечно же, тот же язык, английский, в котором существует такая теоретическая сложность и такая доступность. Даже если это не примеры «культурного перевода» в смысле, изложенном Бхабхой, это все же примеры своего рода перевода, который не включает два текста или даже один текст, и уж тем более не более одного языка. Это все еще примеры того, что Бхабха, с его обычной радостью, использует в другом контексте, называемом «несущественным переводом» (в личной беседе).Возможно, можно было бы пойти еще дальше и, не пытаясь сопоставить удачу, назвать это просто непереводом.

В заключение можно предположить, что, возможно, существует острая необходимость в защите и сохранении небольшого пространства в этом постколониально-постмодернистском мире, в который постоянно входит новизна через культурный перевод, для некоторых старых и старомодных литературных переводов. Ибо, если такое двуязычное бикультурное основание будет разрушено, мы рано или поздно закончим с полностью переведенным, моноязычным, монокультурным, монолитным миром.И тогда те из нас, кто все еще двуязычны и все еще не переведены с нашей родной земли на чужой берег, тем не менее, будут переведены против нашей воли и против нашей воли. Кроме того, сам перевод был бы непереведен или недетранслирован, поскольку он подвергся бы стиранию в смысле менее деконструктивном, чем у Деррида, но явно более разрушительном. Постколониальный перевод полностью колонизировал бы перевод, поскольку перевод в том смысле, в котором мы его знали и ценили, и ценность, которой он обладал как инструмент открытий и обмена, перестал бы существовать.Вместо того чтобы помочь нам познакомиться и познакомиться с другими культурами, перевод был бы ассимилирован только одной моноязычной глобальной культурой.

Все недавние разговоры о мультикультурализме относятся, можно отметить, не к множеству различных культур, расположенных по всему миру, а просто к целесообразному социальному управлению небольшой выборкой мигрантов из некоторых из этих культур, которые фактически переселились и прибыли. в Первом Мире, и кого теперь нужно растопить в этом горшке, или бросить в этот салат, или поместить как странный кусочек в эту мозаику.Этих бродячих обломков мировой культуры, выброшенных на их берега, вполне достаточно для вкуса Первого Мира. Мигрантность, часто миграция элиты высшего класса, например, из Индии, уже предоставила Первому миру столько новизны, сколько ему нужно и с чем можно справиться, и создало иллюзию того, что эта крошечная часть Третьего мира уже сделала Первый мир. Мир, весь мир, единственный мир, который есть. Те из нас, кто все еще живет на своей родине и в своей культуре и говорит на своем родном языке, больше не видны или слышны.Все политически корректные разговоры об экологическом разнообразии и биоразнообразии касаются безвредного и менее проблемного уровня видов ниже человеческого; нет соответствующего стремления к культурному или языковому разнообразию. Финансовые средства со всего мира вливаются, например, в сохранение и размножение королевского бенгальского тигра, который объявлен вымирающим видом, но такой поддержки не ожидается для индийских языков, которым, похоже, в равной степени угрожают нарастающее уничтожение мировых языков одним всепоглощающим, многонациональным, глобальным языком — английским.Мне приходит в голову, что ни одно международное агентство могло бы захотеть спасти королевского бенгальского тигра, если бы он действительно рычал на бенгальском языке; тогда может возникнуть небольшая проблема, связанная с необходимостью сначала перевести его на английский язык. В любом случае Всемирный фонд дикой природы стремится спасти только дикую природу, а не культурную жизнь.

В этом смелом новом антиутопическом мире культурных переводов перевод по иронии судьбы был бы переведен обратно в его буквальное, этимологическое значение миграции людей. Фактически, в раннехристианском использовании этого термина перевод в смысле переноса имел место, когда мертвого человека телесно переносили в следующий мир, или в редких случаях, когда его тело переносили из одной могилы в другую, как Знаменитый случай произошел с Томасом Беккетом, который был фактически убит и первоначально похоронен возле склепа Кентерберийского собора, но затем, примерно 150 лет спустя, когда поток паломников превратился в мейнстрим, переместился и снова похоронен в том же самом собор в грандиозной новой Троицкой часовне.В обоих этих смыслах, о перемещении тела в следующий мир или в следующую могилу, мы говорим о ком-то, кто действительно мертв и похоронен. Может показаться, что многие языки коренных народов мира и канал обмена между ними, перевод, во времена культурного перевода обречены на одну и ту же судьбу: быть мертвыми и похороненными *

.

* Части и версии этого эссе были представлены в университетах Айовы, Эссекса, Уорика и Лондона, и я благодарен своей аудитории за многие полезные наблюдения и предложения.

ПРОИЗВЕДЕНИЙ

• Басснет, Сьюзен. (1980) 2002. Переводческое дело . Лондон: Рутледж.
• Басснет, Сьюзен. 1993. Сравнительная литература: критическое введение . Оксфорд: Блэквелл.
• Басснет, Сьюзен и Андре Лефевр. 1998. Конструирование культур: очерки художественного перевода . Клеведон: вопросы многоязычия.
• Бхабха, Хоми. 1994. Место культуры . Лондон: Рутледж.
• Кэтфорд, Дж.C. 1965. Лингвистическая теория перевода: очерк прикладной лингвистики Лондон: Oxford University Press.
• Гентцлер, Эдвин. (1993) 2001. Современные теории перевода . Клеведон: вопросы многоязычия.
• Лахири, Джумпа. 2000. «Мой интимный инопланетянин». Outlook (Нью-Дели), специальный ежегодный выпуск журнала «Stree» [Woman], стр. 116-20.
• Ниранджана, Теджасвини. 1992. Сайтовый перевод: история, постструктурализм и колониальный контекст .Беркли: Калифорнийский университет Press.
• Ранасинья, Рувани. 2001. Ханиф Курейши . (Писатели и их произведения из цикла). Лондон: Норткот Хаус.
• Рушди, Салман. 1991. Воображаемые родины: очерки и критика 1981-91. Лондон: Granta Books.

.

Питер Турчин Клиодинамика: история как наука

Империи поднимаются и падают, население и экономика растут и падают, мировые религии распространяются или исчезают… Каковы механизмы, лежащие в основе таких динамических процессов в истории? Есть ли «законы истории»? У нас нет недостатка в гипотезах для исследования — если взять только один пример, было предложено более двухсот объяснений того, почему пала Римская империя. Но мы до сих пор не знаем, какие из этих гипотез правдоподобны, а какие следует отвергнуть.Что еще более важно, нет единого мнения о том, какие общие механизмы объясняют крах исторических империй. Что необходимо, так это систематическое применение научного метода к истории: словесные теории должны быть преобразованы в математические модели, получены точные прогнозы, а затем тщательно проверены на эмпирическом материале. Короче говоря, история должна стать аналитической, предсказательной наукой (см. Arise Cliodynamics).

Клиодинамика (из Clio , муза истории, и динамика , изучение того, почему вещи меняются со временем) — новая трансдисциплинарная область исследований на пересечении исторической макросоциологии, экономической истории / клиометрики, математического моделирования. долгосрочных социальных процессов, а также построение и анализ исторических баз данных.Математические подходы — моделирование исторических процессов с помощью дифференциальных уравнений или агентного моделирования; сложные статистические подходы к анализу данных — это ключевой компонент программы клиодинамических исследований (зачем нам математическая история?). Но в конечном итоге цель состоит в том, чтобы открыть общие принципы, объясняющие функционирование и динамику реальных исторических обществ.

Сообщество исследователей, занимающихся математической историей и клиодинамикой, в последние годы быстро растет.Теперь у нас есть собственный журнал «Клиодинамика: журнал количественной истории и культурной эволюции». Хотя эта веб-страница в первую очередь посвящена моим личным исследованиям, я также использую свой блог Cliodynamica, чтобы отражать наиболее важные разработки в этой области в целом.

Возникновение «клиодинамики»

История должна стать аналитической, предсказательной наукой

Клиодинамика: журнал количественной истории

и культурная эволюция

Сешат Банк данных глобальной истории

Зачем нам

История математики?

Наборы данных о политическом насилии

,